месяца, и Терстон страстно желал, чтобы Камилла забеременела.
– Мать говорила, что иногда лучше подождать, Иеремия. Не думай об этом.
Но его нетерпение росло с каждым днем. Такие разговоры вызывали у Камиллы досаду. Она еще не хотела детей. Ей было всего восемнадцать лет, у них был великолепный дом, и ей хотелось устраивать приемы, а не сидеть в четырех стенах, чувствуя тошноту и превращаясь в толстуху.
В эти весенние месяцы, пока Камилла утверждалась в обществе Сан-Франциско, Иеремия томился от скуки. Но Камилла еще никогда не чувствовала себя такой счастливой. Она наконец добилась положения, о котором так страстно мечтала. Терстоны давали приемы, балы, обеды, посещали оперу и концерты. В мае Камилла устроила пикник в огромном саду рядом с домом, и вскоре ее стали считать одной из самых гостеприимных хозяек в городе. Балы, которые она давала в танцевальном зале, могли соперничать с версальскими праздниками в Париже. Эта жизнь приводила Камиллу в восторг, чего нельзя было сказать о Иеремии. Он то и дело ездил в Напу и обратно и чувствовал себя измученным. Камилла посмеивалась над мужем, заснувшим во время званого обеда. Когда Иеремия был в городе, она требовала каждый вечер выезжать с ней, а во время его отсутствия появлялась в свете одна. Жизнь била ключом, и когда Иеремия напомнил, что первого июня они переезжают в Напу, Камилла чуть не облачилась в траур.
– Но я хотела устроить летний бал, Иеремия, – жалобно закричала она. – Не могли бы мы уехать в июле?
– Нет, не могли бы. Я должен время от времени бывать на рудниках, иначе нам будет не на что устраивать твои балы.
Впрочем, Терстон только шутил. Он по-прежнему оставался богатейшим человеком штата, и они не испытывали денежных затруднений. Просто ему хотелось больше времени отдавать приискам и виноградникам, да и слишком долго он пробыл в городе. Они жили в Сан-Франциско с февраля, и ему не терпелось вернуться в долину. Иеремия сказал об этом Ханне неделю назад, когда остался там на ночь.
– А как с ребенком, Иеремия? – спросила старуха.
Она согласилась уступить Камилле и в ее присутствии называть Иеремию «мистер Терстон», но когда они оставались одни, Ханна по привычке все еще звала его Иеремией.
– Пока никак.
Это огорчало и Иеремию. Он надеялся, что после отъезда из города и прекращения бесконечных приемов Камилла наконец забеременеет.
«Ей нужно время, чтобы привыкнуть к сельской жизни», – говорил он себе, но Ханна неодобрительно поджала губы:
– Что ж, мы оба знаем, что это не твоя вина. – Вдруг она нахмурилась. – Может, она вообще не способна иметь детей?
– Едва ли. Прошло всего пять с половиной месяцев, Ханна, дай ей время, – улыбнулся старухе Иеремия. – Стоит ей подышать чистым воздухом Сент-Элены, и через месяц все будет в порядке, – Воспоминание о Мэри-Эллен заставило его насупиться. – Как у нее дела? – спросил он Ханну. Иеремия не видел Мэри-Эллен с той ночи, когда умер их ребенок.
Честно говоря, ему не хотелось с ней встречаться. Не стоило лишний раз злить Камиллу, которая благодаря тонкой интуиции чуяла ложь за версту.
– У нее все в порядке, хотя ей нескоро удалось подняться на ноги. Можно сказать, она чувствует себя неплохо. – Ханна решила рассказать ему остальное.
Он имеет право знать все, потому что поступил с ней порядочно. Никто не посмеет его упрекнуть. Джейкоб Стоун из банка успел всем рассказать о щедрости Иеремии.
– Она встречается с каким-то мужчиной, который работает в санатории. Парень довольно симпатичный и работает много. – Ханна пожала плечами. – Но я не думаю, что она от него без ума.
– Будем надеяться, что он неплохой человек, – спокойно ответил Иеремия и сменил тему.
Скоро они с женой переберутся в Напу, и у Ханны будет много хлопот по подготовке дома к их приезду. Однако стоило Камилле появиться в Сент-Элене с множеством сумок, чемоданов и прочих пожитков, как она стала придираться к Ханне и своей сварливостью довела бедную старуху до того, что та в конце концов не выдержала и однажды в порыве гнева заявила хозяйке в лицо: очень жаль, что Иеремия женился на ней, а не на той женщине из Калистоги, с которой знался до встречи с Камиллой. Эти слова привели Камиллу в ярость. Она затеяла настоящую кампанию, чтобы выяснить, о какой женщине шла речь, однако ни Иеремия, ни Ханна, которая жалела о своей опрометчивости и набрала в рот воды, не назвали ей имени этой женщины.
Однажды она отправилась в Калистогу, чтобы увидеться с подругами, приехавшими на курорт принимать грязевые ванны. Камилла договорилась о встрече с ними в гостинице во время ленча. Ожидая их, она заметила мужчину в белой форме – работника санатория, прогуливавшегося с какой-то симпатичной рыженькой дамой в броском зеленом платье. Что-то в этой женщине привлекло внимание Камиллы. Она небрежно держала на плече кружевной зонтик и смеялась, глядя в глаза своему спутнику. Почувствовав на себе пристальный взгляд Камиллы, она нервно обернулась в ее сторону. Глаза женщин встретились, и Мэри-Эллен мгновенно поняла, кто это. Камилла выглядела именно так, как ее описывали Ханна и те, кому доводилось с ней встречаться. В эту же секунду обо всем догадалась и Камилла. Она тут же поняла, что это за женщина и кем она приходится Иеремии. Камилла попыталась подняться с кресла, но тут же упала обратно, вспыхнула и задохнулась. Мэри-Эллен быстро ушла, опираясь на руку спутника, однако ее образ преследовал Камиллу до конца дня. В долине Напа не было второй такой красавицы, и интуиция подсказала Камилле, что сегодня она встретилась именно с той женщиной, о которой неосторожно обмолвилась Ханна... А если учесть эти бесконечные зимние и весенние поездки Иеремии на рудники, то кто мог поручиться, что их связь не продолжается до сих пор? По дороге домой Камилла заводилась все больше и больше, и, когда Иеремия вернулся вечером из конторы, она злобно набросилась на мужа, одновременно и удивив, и встревожив его.
– Тебе не удалось одурачить меня, Иеремия Терстон! – Он настолько удивился, что вначале принял ее слова за шутку, однако тут же убедился в своей ошибке. – Эти все твои зимние разъезды... Я знаю, чем ты занимался... Так же, как мой отец со своей любовницей в Новом Орлеане... – Иеремия чуть не задохнулся.
После женитьбы на Камилле он не смотрел ни на одну женщину, даже такого желания не возникало, о чем он и попытался ей сказать.
