— Есть здесь… дом поменьше? Коттедж? Что-нибудь, куда вы могли бы переехать со своей семьей, пока мы останемся здесь?
Сара подумала о конюшнях, но они были слишком велики, и, возможно, немцы захотят и там разместить своих людей. Тогда она вспомнила о доме управляющего, где жила сейчас Эмануэль, а пока не был готов замок, жили они с Вильямом. Он, конечно, подошел бы для них.
— Да, есть, — холодно ответила она.
— Могу я предложить вам остаться там? — Он поклонился с прусским достоинством, глядя на нее примирительно. — Мне очень жаль, что я должен… должен просить вас переехать сейчас… — он посмотрел на ее живот, — но я боюсь, нам придется ввести сюда большое число воинских подразделений.
— Я понимаю. — Она пыталась говорить с достоинством, как герцогиня, но внезапно почувствовала себя всего лишь двадцатитрехлетней девушкой и очень испугалась.
— Вы сможете перенести все необходимые вещи сегодня вечером? — вежливо поинтересовался он, и она кивнула.
Здесь, в замке, Сара довольствовалась малым. Вещей Вильяма тоже было совсем немного. Им приходилось столько работать, что у них не было времени привезти из Англии свои туалеты.
Сара не могла поверить, что ей приходится покидать собственный дом, когда упаковывала одежду и еще кое-какие личные вещи. У нее не было времени достать драгоценности из тайника, но она знала, что там они будут в сохранности. Эмануэль помогла ей упаковать кухонную утварь и кое-что из продуктов, мыло, простыни и полотенца. Работы оказалось больше, чем она предполагала, и ребенок плакал весь день, словно чувствовал, что случилось что-то ужасное. Было уже шесть часов, когда Эмануэль отнесла последние вещи в коттедж, и Сара в последний раз остановилась в своей комнате, в комнате, где родился Филипп и где был зачат их второй ребенок, в комнате, в которой они жили вместе с Вильямом. Ей казалось кощунством отдать ее теперь им, но у нее не было выбора. Когда она стояла, в отчаянии оглядываясь вокруг, вошел один из солдат, которого она не видела раньше, и заставил ее выйти, направив на нее винтовку.
— Schnell! — скомандовал он. — Быстро!
Она с достоинством спускалась по лестнице, но по ее щекам катились слезы. Внизу солдат ткнул ее в живот концом винтовки, и вдруг внезапно раздался страшный крик, способный моментально вызвать испуг. Солдат отпрыгнул и попятился, словно от огня, когда командир приблизился к нему. Это был тот самый офицер, который говорил с ней утром по-английски. Теперь он был в такой ярости на своего подчиненного, что солдат задрожал всем телом, затем повернулся к Саре и, извиняясь, поклонился ей перед тем, как выбежать из здания. Офицер расстроенно посмотрел на нее, он явно был огорчен случившимся. И несмотря на все ее усилия казаться невозмутимой, он заметил, как ее всю трясло.
— Приношу вам свои извинения за отвратительные манеры моего сержанта, ваша светлость. Этого больше не случится. Могу я отвезти вас в ваш дом?
Ей хотелось ответить, что она у себя дома, но она была благодарна ему за то, что он остановил сержанта. Тот легко мог выстрелить ей в живот ради забавы, и при этой мысли у нее закружилась голова.
— Благодарю, — сухо сказала она. Идти было далеко, а она измучилась за день. Ребенок брыкался весь день, очевидно, чувствуя ее гнев и ужас. Она плакала, упаковывая свои вещи, и чувствовала себя совершенно обессиленной, когда садилась в джип.
Пока офицер заводил мотор, несколько солдат наблюдали за ним. Он хотел показать им, как они должны были вести себя. Он уже объяснил им это. Они не должны трогать местных девушек, убивать домашних животных ради забавы и ходить в город пьяными. Им приходилось все время сдерживать себя или столкнуться с его гневом и, возможно, совершить путешествие обратно в Берлин, чтобы быть отправленными куда-нибудь еще. И солдаты обещали выполнять его требования.
— Я комендант Иоахим фон Манхайм, — представился он. — Мы очень благодарны вам за то, что пользуемся вашим домом. Мне очень жаль, что это может вызвать у вас неприятные чувства. — Они ехали по большой аллее, и немец взглянул на нее. — Война — трудное время. — Его семья очень много потеряла во время Первой мировой войны. И тут он удивил ее, спросив о будущем малыше: — Когда вы ждете ребенка? — Как это ни странно, но он казался гуманным, несмотря на форму, которую носил, но Сара не позволяла себе забывать о том, кто он и за кого сражается. Она снова напомнила себе, что она герцогиня Вайтфилд и должна быть вежливой с ним, но не более того.
— Не раньше чем через два месяца, — резко ответила она, удивляясь, зачем он спрашивает об этом. Может быть, они хотят послать ее куда-нибудь. Эта мысль ужаснула ее, и больше чем когда-либо она пожалела, что не уехала в Вайтфилд. Но кто мог даже подумать, что Франция капитулирует, что они сами отдадут себя в руки немцев?
— У нас здесь будет доктор, — сообщил он ей. — Мы собираемся использовать ваш дом для раненых солдат. Своего рода госпиталь. А ваши конюшни прекрасно подойдут для моих людей. Продуктов на ферме — в изобилии. Боюсь, — примирительно улыбнулся он ей, когда они подъехали к коттеджу, где Эмануэль ждала ее, держа на руках Филиппа, — для нас это идеальная ситуация.
— Как вам повезло, — едко заметила Сара. Едва ли это было идеально для нее — отдать свой дом немцам.
— В самом деле, повезло. — Он смотрел, как она вышла из автомобиля и взяла у Эмануэль Филиппа. — Спокойной ночи, ваша светлость.
— Спокойной ночи, комендант, — сказала она, не поблагодарив за то, что он подвез ее, и, не проронив больше ни слова, направилась к коттеджу, который стал теперь ее домом.
Глава 13
Оккупация Франции угнетала всех, а оккупация Шато де ля Мёз стала нескончаемой болью для Сары. За несколько дней немецкие солдаты наводнили имение, они были повсюду, конюшни были буквально набиты ими, в ход пошли даже стойла для лошадей. Там размешалось приблизительно двести человек, хотя они с Вильямом собирались поселить сорок — пятьдесят своих людей. Так что условия у обитателей конюшни были суровые. Немцы заняли также ферму и вынудили жену фермера спать в сарае. Старой женщине пришлось смириться с этим. Фермер и два его сына находились в армии.
Как и обещал комендант, сам замок превратили в госпиталь для раненых, своего рода санаторий для выздоравливающих. Комендант жил в замке, в одной из комнатушек. Сара видела там несколько медсестер, но большинство помощников, кажется, были дневальные и санитары, и она слышала, что там были два доктора, но никогда не видела их.
Она старалась иметь с немцами меньше дела. Она держалась в стороне, жила в коттедже с ребенком и Эмануэль. Ее раздражало, что она не может вернуться к прерванной работе и беспокоилась, что оккупанты нанесут ущерб замку. Теперь ей нечего было делать. Вместе с Эмануэль она совершала долгие прогулки, навещала жену фермера. Старая женщина, казалось, была в хорошем настроении и говорила, что немцы добры к ней. Они забрали весь ее урожай, но ее не тронули. До сих пор оккупанты вели себя неплохо. Но Сару беспокоила Эмануэль. Этой весной ей как раз исполнилось восемнадцать лет, и для хорошенькой девушки небезопасно жить в таком близком окружении трех сотен немецких солдат. Сара неоднократно предлагала ей вернуться в отель, но Эмануэль не хотела оставлять ее одну с малышом. Несмотря на установившиеся дружеские отношения, они испытывали друг к другу глубокое уважение. К тому же Эмануэль все время помнила о своем обещании Вильяму не покидать герцогиню и лорда Филиппа.
Однажды днем, через месяц после появления немцев в замке, Сара, возвращаясь домой с фермы, увидела на старой грязной дорожке возле конюшен группу орущих, улюлюкающих солдат. Она удивилась, что они там делают, но понимала, что подходить к ним близко не следует. Все они представляли для нее потенциальную опасность. Несмотря на ее нейтральное американское гражданство, она оставалась для них врагом, а они были оккупационными войсками. Сара видела, что они смеются над чем-то, и уже направилась к дому, как вдруг увидела перевернутую на обочине дороги корзинку земляники. Это была одна из ее корзинок, а ягоды Эмануэль собирала для Филиппа, потому что он очень любил их. И тут она поняла. Они, словно кошки, играли с мышкой, крошечной жертвой, над которой издевались и мучили в кустах. И не раздумывая Сара поспешила к ним. Освещенная солнцем, в своем старом выгоревшем желтом платье, она казалась еще полнее. Ее волосы были заплетены в косу, и она перебросила ее на спину, когда подошла к ним. У нее перехватило дыхание, когда она увидела Эмануэль. Та стояла в разорванной блузке с
