– Все равно. Скажи, что беспокоит тебя.
– Раллик и Мурильо затеяли исправить старую несправедливость, – со вздохом ответил Крупп. – Они полагают, что я не догадываюсь о их планах, но я оберну их планы себе на пользу. Решение пришло под влиянием вины, но они в этом нуждаются.
– Ясно. А что Несущий Монету?
– Защита у него есть, хотя ее окончательная форма еще не определилась. Я знаю, что Малазанская империя уже добралась до Даруджистана, пока тайно. Что они ищут…
– Они сами не знают, Крупп. Сами. Используй это преимущество, когда повстречаешься с ними. Союзники могут появиться с неожиданной стороны. Вот что я скажу тебе: сейчас двое идут к городу, один из них – Тлан Аймасс, второй – проклятье для магии. Они идут разрушать, но против них уже действуют некие силы. Разузнай о них все, но не открывайся сам. Они опасны. Сила привлекает силу, Крупп. Пусть они действуют, как собирались.
Крупп кивнул согласно.
– Крупп не дурак, К'рул. Он не открывается никому и он избегает столкновения с силой.
Пока они беседовали, женщина Рхиви взяла Порванный Парус на руки. Пран Шоль присел рядом, глаза его закрылись, а губы что-то беззвучно шептали. Рхиви ритмично покачивала иссохшее тело, тихонько напевая. По ее бедрам струилась вода.
– Ого, – прошептал Крупп, – она и впрямь собирается рожать.
Рхиви резко отбросила тело. Оно опустилось на землю бесформенной кучей.
Луна теперь висела прямо над головой и сияла так ярко, что Крупп не мог на нее смотреть.
Рхиви присела на корточки, продолжая ритмично двигаться в такт схваткам, по ее лицу струился пот. Пран Шоль оставался недвижим, хотя его тело свело судорогой, а лицо было искажено от боли. Его янтарные глаза широко распахнулись, он, не отрываясь, глядел на луну.
– Верховный бог, – тихо спросил Крупп, – как много помнит Порванный Парус из своей прежней жизни?
– Неизвестно, – отозвался К'рул. – Переселение душ – дело тонкое. Эта женщина пережила огромный пожар. Первый полет ее душа совершила на крыльях боли и ярости. После этого она вошла в другое несчастное тело, у которого были свои травмы. Ребенок, который родится, не будет похож ни на что, виденное ранее. Его жизнь – тайна, Крупп.
Крупп заворчал что-то.
– Если учесть, кто ее родители, она действительно должна быть чем-то исключительным. Внезапно его осенило.
– К'рул, а что будет с тем ребенком, которого носила Рхиви?
– Не было никакого ребенка. Женщина Рхиви сделала то, что не известно ни одному мужчине, – тут он хихикнул. – Включая меня самого, – с этими словами он посмотрел в небеса. – Это волшебство принадлежит Луне.
Они продолжали следить за родами. Круппу казалось, что прошло уже гораздо больше времени, чем длится нормальная ночь. Луна по-прежнему висела над головой, будто бы она нашла свое любимое место или, предположил он, чтобы защитить их.
Потом неподвижный воздух разрезал плач, Рхиви подняла на руках ребенка, одетого в серебряный мех.
Крупп видел, как мех исчез. Рхиви перевернула ребенка и приблизила свой рот к его животу. Ее челюсти сомкнулись, и остатки пуповины отпали.
Пран Шоль подошел к Круппу и верховному богу. Он казался изможденным.
– Ребенок высосал из меня силу, несмотря на мой контроль, – пояснил он.
Когда Рхиви снова опустилась на корточки, чтобы избавиться от последа, держа ребенка на груди, глаза Круппа широко раскрылись. Живот матери был абсолютно гладким, татуировка с белой лисицей исчезла.
– Я боюсь, – сказал Пран, – что я могу не вернуться в ближайшие двадцать лет и не узнаю, что стало с ребенком.
– Ты вернешься, – тихо произнес К'рул, – но не как Т'лан, а как Т'лан Аймасс Бросающий Кости. Дыхание со свистом вырвалось изо рта Прана.
– Сколько? – спросил он.
– Триста тысяч лет, Пран Шоль.
Крупп положил свою руку на плечо Прана.
– Тебе есть, чего ждать, – сказал он.
Т'лан поглядел на Круппа, затем откинул голову назад и захохотал.
Часы, проведенные Круппом перед сном, были полны событий, начиная с беседы с Баруком, допустившим разоблачение Несущего Монету, прерванной красивым, хотя и несколько драматическим представлением с висящим в воздухе слепком монеты. Все чуть не пропало.
Вскоре после разговора, со следами опять застывшего слепка на груди и рукавах пальто, Крупп остановился у двери алхимика.
– Бог мой, – выдохнул Крупп, утирая пот со лба. – Почему имя Крокуса показалось знакомым мастеру Баруку? А, Крупп, глупец! Дядя Маммот, конечно же. О, небо, все чуть не пропало! – Он начал спускаться по лестнице.
