К этому моменту сила Опоннов значительно возросла. Крупп улыбнулся. Но улыбка была рассеянной. Он должен избегать подобных контактов. У силы была привычка проявлять свои собственные таланты, а он и так уже чувствовал внутри себя зов Крыла Дракона.
Он побежал вниз по ступенькам, пересек холл перед входной дверью. Вошел Роулд с грузом покупок. Крупп заметил пыль, покрывавшую одежду старика.
– Роулд, похоже, что ты только что пережил пылевую бурю. Не нужна ли тебе помощь Круппа?
– Нет, – буркнул Роулд. – Спасибо, Крупп, я справлюсь. Разве что ты будешь так добр, чтобы закрыть двери, когда будешь выходить.
– Конечно, старина Роулд! – Крупп потрепал старика по плечу и вышел во двор. Ворота на улицу были распахнуты, за ними клубилась пыль. – Ах, да, ремонт дороги, – пробормотал Крупп.
Головная боль застилала тьмой глаза, и солнце, сияющее в небесах, не помогало. Он уже прошел полпути к воротам, когда вдруг вспомнил: «Двери! Крупп забыл закрыть двери!»
Он развернулся и пошел к дверям в холл, посмотрел, как они сомкнулись с удовлетворенным чмоканьем. Когда он стал выходить во второй раз, кто-то закричал на улице. Затем раздался громкий треск, но его Крупп не услышал.
В его голове бушевала, завывая, магическая буря. Он упал на колени, голова его дернулась, глаза широко раскрылись.
– Это, – прошептал он, – действительно, малазанское проклятье. Иначе почему образ Аркана Теней огнем горит в мозгу Крупна? Кто нынче ходит по улицам Даруджистана? Сколько неразвязанных узелков… Загадка разрешенная порождает массу неразрешенных загадок!
Боль прошла. Крупп встал на ноги и смел с одежды пыль.
– Хорошо, что эта неприятность случилась вдали от подозрительных наблюдателей, – с облегчением заявил Крупп. Все благодаря обещанию, данному Роулду. Старый мудрый Роулд. Здесь пригодилось бы дыхание Опоннов.
Он проковылял к воротам и выглянул на улицу. Перевернулась телега с булыжниками. Два человека спорили, кто из них виноват, пока ставили телегу на колеса и нагружали ее по новой. Крупп понаблюдал за ними. Они говорили на языке Дару хорошо, но если слушать внимательно, можно было заметить акцент, акцент странный.
– О боже, – простонал Крупп, отступая назад. Он поправил пальто, сделал глубокий вдох, затем открыл ворота и вышел на улицу.
Маленький толстенький человечек вышел из ворот – рукава его пальто хлопали на ветру и повернул налево. Он торопился.
Сержант Вискиджак утер пот со лба рукой со шрамом, глаза его превратились в узенькие щелки из-за яркого солнца.
– Вот один, сержант, – сказала Горечь.
– Ты уверена?
– Да. Я уверена.
Вискиджак поглядел вслед человечку, пробирающемуся через толпу.
– А чем он так важен? – спросил он.
– Я понимаю, – ответила Горечь, – что имеется некоторое несоответствие вида и сути. Но он очень важен, сержант.
Вискиджак закусил губу и повернулся к фургону, где была разложена карта города, углы которой прижимали булыжники.
– Кто живет в доме?
– Человек по имени Барук, – ответила Горечь, – алхимик.
Он поморщился. Откуда она знает?
– Так этот маленький толстяк и есть Барук?
– Нет. Он работает на алхимика. Не слуга. Возможно, шпион. Среди его умений – воровство, и еще у него имеется… дар.
– Он провидец? – поднял голову Вискиджак.
Горечь почему-то смутилась. Сержант глядел на нее в удивлении. Она сильно побледнела. «Черт, что творится с этой девчонкой?»
– Судя по всему, да, – ответила она с дрожью в голосе.
Вискиджак выпрямился.
– Ладно. Иди за ним.
Она тряхнула головой и скрылась в толпе.
Сержант прислонился к стенке фургона. Выражение его лица делалось все более кислым по мере того, как он разглядывал свой отряд. Троттс работал киркой с такой яростью, будто они были на поле битвы. Повсюду валялись камни. Прохожие пытались лавировать между ними и ругалась, когда им плохо это удавалось. Еж и Скрипач возились с колесом тачки, вздрагивая каждый раз, когда кирка Троттса вонзалась в землю. Маллет стоял поодаль, указывая прохожим обходные пути. Он уже не ревел на прохожих, поскольку потерял голос в споре со старикашкой, который вел осла, нагруженного горой дров. Вязанки дров сейчас валялись по веси улице, создавая непреодолимую преграду для колесных экипажей; ни старикашки, ни осла нигде не было видно.
