– И что? Каким ветром тебя сюда занесло?
Она начала что-то понимать.
– А где мой отец? Что случилось с остальными? Я покупала веревки, а там была ясновидящая, Ригталей, ведьма, гадающая на воске. Я ее помню, она умерла! – девушка упала на колени. – Она умерла, а потом…
Выражение лица Колла было сурово.
– А потом?
– Я не помню, – прошептала девушка, глядя вниз на свои руки. – Я больше ничего не помню, – она разрыдалась.
Колл грязно выругался и показал на нее Крокусу рукой.
– Слушай внимательно, парень. Не жди нас. Веди ее к твоему дяде. Веди ее к Маммоту. И как можно скорее. Крокус возмутился.
– Зачем? Я же не могу бросить вас здесь, Колл. Кто знает, когда Мурильо и Крупп придут в себя. А что если та воительница вернется?
– Подумаешь! – бросил Колл.
Крокус отвернулся и осмотрел окрестности.
– Мурильо крепкий парень, несмотря на свои духи и одежды, – сказал Колл. – Он скоро вскочит и начнет танцевать. Веди девушку к дяде. Делай, что я говорю.
– Ты так и не сказал, зачем мне это делать, – возразил Крокус.
– Это интуиция, – Колл приподнялся и ухватил юношу за плечо. – Эта девушка была захвачена неким присутствием. Я так понимаю. Кто-то или что-то привело ее сюда, в Даруджистан, к нам. Правда где-то в ее голове, Крокус, и она может оказаться жизненно важной. Твой дядя знаком с нужными людьми, они помогут ей. Седлай мою лошадь. Я буду ждать здесь, пока наши друзья не очнутся. Проклятье, я не могу еще ходить. Я не смогу двигаться еще дня два. Крупп и Мурильо все сделают. Поезжай!
Крокус уставился на рыдающую девушку. Потом он сказал.
– Ладно, Колл. Мы вернемся в город, она и я.
– Вот и славно, – простонал Колл. – Теперь уложи меня и оставь еды. А потом скачи отсюда, и если моя дурацкая лошадь падет у городских ворот, тем лучше. Вперед, парень.
Шестнадцатая глава
Диссембре знает все о наших душах.
Со смертным рядом гонит он корабль,
Нагруженный страстями,
Скорбью, вожделеньем.
Диссембре знает все о наших душах.
И нам теперь поведает о них
Лорд Трагедии.
Рана на плече у Лорн была неглубокой. Однако без помощи мага был большой риск получить заражение. Она вернулась к месту стоянки, где застала Тула точно в той же позе, в которой он пребывал с зари.
Не обращая никакого внимания на Аймасса, Лорн стала искать в дорожной сумке лечебные травы. Сумка была приторочена к седлу, она порылась в ней, потом уселась, чтобы обработать рану.
Нападение было дурацким и ненужным. Слишком много всего случилось в последнее время, слишком много идей, слишком много для женщины по имени Лорн, выполняющей обязанности адъюнкта императрицы. Она делала ошибки, которых не допустила бы еще год назад.
Тул дал ей больше пищи для размышлений, чем она могла переварить. Те слова, что Аймасс небрежно бросил, похожие на мысли вслух, захватили ее, затронули в ней какие-то струны и не выпускали. Адъюнкта захватили эмоции, заслонившие от нее внешний мир. Она уже много лет не знала, что такое скорбь и горечь. Сострадание было ей непонятно. И тут вдруг все эти чувства нахлынули на нее приливной волной. Оказалось, что к ней пристал этот титул, адъюнкт, а он подразумевал определенное поведение: аккуратность, стабильность, власть над эмоциями.
Она промыла рану настолько хорошо, насколько смогла, потом наложила повязку. «Власть». Это слово снова и снова появлялось в ее мыслях, суровое, сдержанное и уверенное. Что составляло суть империи, если не власть? Что формировало каждый поступок Лейсин, каждую ее мысль? А что было сутью Первой империи, что вызвало те великие войны, которые вели Аймассы тех дней?
Она вздохнула и уставилась в землю. «Но ведь это не больше того, что все мы искали, – сказала она себе». От юной девушки, приносящей веревку в дом своего отца, до бессмертной силы, которая охватила ее и использовала в собственных целях. «Всю нашу жизнь мы сражаемся за власть, чтобы подчинить окружающий нас мир. Бесконечная, безнадежная битва за право уметь определять бытие».
Аймасс своими словами трехсоттысячелетней давности указал Лорн на смысл существования. И это сработало, это напугало ее.
Она оставила мальчишке его жизнь, удивив и его, и себя. Лорн потерянно улыбнулась. Предопределенность теперь была не для нее. Что говорить за внешний мир, она не могла предугадать свои собственные поступки, ход своих собственных мыслей.
«Было ли подобное явление сутью эмоций? – спросила она себя. – Логика и власть явно шли в разрез с понятием человека. Что же будет дальше?»
