— От хозяина нашего сыскного агентства. А кто заказчик — у самого хозяина лучше спросите.
Скиф стянул обоим для надежности ноги электрическим проводом и бросил казаку:
— Павло, снимай их да обыщи хорошенько.
Во внутреннем кармане кителя одного из налетчиков Лопа нашел фотографии Алексеева, Засечного и Скифа без бороды.
— С бородой не признали сразу?
— Такие выдали… И револьверы тоже.
— Сейчас поедем в вашу контору за нашим товарищем, — сказал Скиф. — А там посмотрим на ваше поведение, господа офицеры умирающей Российской армии.
— Какое там поведение, — вздохнул старший и засмеялся булькающим смехом. — Ха-ха!.. А все ж Бог есть, мужики!.. Не дал он нам взять грех на душу, а?..
Пленников усадили на заднее сиденье. Надели им наручники таким образом, чтобы они могли сложить руки на коленях, но для перестраховки связали им ноги. С «милицией» в салоне до места назначения доехали по улицам Москвы спокойно.
На фасаде заброшенного детского сада издалека ясно читалась нахальная вывеска на русском и английском: «СЕКРЕТНАЯ СЛУЖБА».
— Не суетитесь, — спокойно сказал старший налетчик. — Внутри двое настоящих уголовников. Все вооружены. Третий вот-вот вернется с шефом, тот всегда в это время подъезжает. Они уже заметили нас в машине. Если заподозрят, позвонят шефу, с ним вы уже тогда не побеседуете.
Скиф неторопливо, одну за другой, раскурил две сигареты и сунул пленникам в губы. Детский сад стоял в глубине дворов. Из домов вышли посидеть под слабым зимним солнышком на лавочках пенсионеры, мимо них прогуливались мамаши с детскими колясками.
— Стрелять в таких условиях не станешь, — вслух произнес Скиф.
— Мужики, а чем вы рискуете? — спросил старший агент «Секретной службы». — Даже если мы вас продадим, вы все равно успеете скрыться на машине.
— Ты о чем?
— В дерьме мы, нам бы и отчиститься, а? — заискивающе уронил младший.
Скиф пытливо вгляделся в его глаза и повернулся к Лопе:
— Хоть не в моих это правилах, но, может, поверим, а, есаул?
Тот подергал кончик длинного носа и пожал плечами:
— А что… «магнумы» их у нас останутся… В случае если пакость какую с твоим товарищем сотворят, мои казачки их контору через час по кирпичикам разнесут.
Пленников незаметно отвязали и освободили от наручников. Дали им время прийти в себя и вытереть от засохшей крови лица. Из окна им помахал рукой человек.
— Один из уголовников, — сказал младший. — Он на телефоне дежурит.
Оставив сидеть в машине Скифа и Лопу, агенты «Секретной службы» вошли внутрь здания. Скоро они появились в окне у дежурного. Без лишних слов младший умелым ударом ребра ладони под основание черепа вырубил дежурного. Старший, подойдя к окну, махнул Скифу и Лопе. Те сняли с предохранителей «магнумы» и осторожно подошли к двери. Из глубины здания долетел резкий вскрик, и что-то тяжелое брякнулось об пол. Они бросились на звук. В большой комнате на ободранном полу, закатив белки глаз, корчился уже знакомый Скифу топтун. «Агенты» умело связали веревками его руки и ноги. В углу балансировал на детском стульчике изумленный Засечный и, морщась, растирал онемевшие от пут запястья. Увидев Скифа, он заорал благим матом:
— Ну, Скиф, мать их перемать, в таком бардаке российском я жить не согласный. Такого борделя я даже у негров в Африке не видал.
ГЛАВА 15
Тогда, в 1975-м, их забросили в Конго. Неделю просидела взаперти в ангаре из гофрированного алюминия сотня солдат в белых футболках, которые не просыхали на теле целый день. Веселей стало, когда разрешили выходить на свежий воздух сначала вечерами, потом и днем.
Конголезцы в те годы жили весело. Революция подарила им четырехчасовой рабочий день, остальное время уходило на митинги с красными транспарантами, с обязательной пляской под зажигательный барабан. И все же веселей нашим солдатам было убирать помидоры, когда заканчивался рабочий день, чем сутки напролет просиживать взаперти.
Вечерами веселые конголезцы приходили к ящикам с помидорами, подготовленными к отгрузке, и отбирали себе килограммов по десять. Расплачивались какой-то рафией — пивом или вином из пальмового сока. Помидоры пропадали на плантациях, их никто не охранял — приходи да бери, лишь бы добро не сгнило. Но веселые конголезцы упорно носили рафию ребятам, чтобы отобрать помидоры из ящиков, подготовленных к отправке.
Потом завязались знакомства. Как ни лютовал капитан в цветастой рубашонке нараспашку и сандалетах на босу ногу, бойцы убегали из душного ангара в чуть более прохладную ночь к еле видимым во тьме черным девчонкам. Рафия дурила голову, если выпить литра два…
Вот и очнулся однажды Засечный посреди широкой реки Конго в весельной лодке, со связанными руками и ногами и тяжелой головой.
Запаса французских слов, полученного в учебке перед вылетом, не хватило, чтобы рассказать о себе белому офицеру в хаки среди черных полуголых солдат или бандитов.
— Это русский, — сказал офицер, которого звали Массакр, босоногому сержанту с оторванным ухом. — Я вернусь за ним через месяц. Если останется живой, заберу с собой. Не забывайте его кормить и давайте по черпачку вот этого лекарства перед сном.
Массакр оставил им для Засечного двухлитровую аптечную бутыль со спиртом. Негры исполнили приказание не потому, что боялись хозяина. Как потом увидел Засечный, по всей Африке аптечный спирт считался ядовитым снадобьем. Зато по части еды не оплошали — за три дня опустошили весь запас консервов, которые предназначались для Засечного, а потом кормили пресным варевом из кукурузной муки и сушеной тапиоки. Без масла, соли и перца.
На прощание Массакр чиркнул ножом по лицу Засечного от виска до подбородка. Такова была его личная метка для пленных. И одновременно испытание на живучесть — глубокий порез не у каждого белого зарастет в антисанитарии влажных джунглей.
Массакр задержался и вернулся только через три месяца в сухой сезон. На Засечном не держались брюки, спирт был выпит, но малярии не было. Глубокая рана на лице зарубцевалась в белый шрам.
— Тавро на месте, — похлопал Засечного по тонкой шее Массакр. — Жеребчик еще поскачет.
Специально для Засечного в деревне, что была рядом с лагерем, закололи козу. Сначала Массакр отпаивал его свежей кровью, затем откармливал мясом, сырым, потом вареным.
Засечного рвало и поносило, от боли в животе он катался по земле, но через три дня твердо встал на ноги. По-французски он уже говорил и понимал сносно. Массакр вел с ним долгие беседы с глазу на глаз:
— Русских в Конго уже нет. Здесь, в Заире, тебе от Кабинды до Киншасы пешком не дойти. Больше трех дней в болоте не проживешь. Бежать тебе некуда, охрану я снимаю. Можешь оставаться в деревне на всю жизнь. Сюда за всю историю не ступала нога не только бельгийца, но и чернокожего чиновника. Этой деревни на карте даже нет.
Засечный за три месяца и сам убедился, что в одиночку по джунглям ему не убежать. Можно только согласиться на все условия этого бельгийца с пиратской бородой, а в первом же большом городе разыскать любое советское представительство и сдаться. Свои покарают, но в беде не оставят.
— Ты грамотный? — спросил его Массакр. — Учился где-нибудь?
— У нас все грамотные, — ответил Засечный, и для того времени это было правдой. Потом он объяснил как мог, что в армии закончил учебку, школу младших командиров, для диверсионной работы в тылу предполагаемого противника, а в Конго исполнял интернациональный долг.
