— Лопа, посади графа на табуретку, — пожалел его Скиф.
— Господа, я хоть и потомственный аристократ… Предки мои у магнатов Радзивиллов на службе состояли, но не побрезгую с вами и за один стол сесть… В моей машине роскошное угощение; позвольте, я распоряжусь насчет стола, панове. Развяжите моих холопов, они нам организуют царский стол.
— Заткнись ты с своим столом! — щелкнул его по лысине Лопа.
— Это вы зря, — засмеялся Дим Дымыч. — Холопы… Во как играет шляхтича!.. Денег он нам не платит, а вот пиры в этой помойке закатывает. Мы сходим выгрузим его богатство из машины.
— Сидите и не рыпайтесь, — оборвал его Засечный. — Вас никто еще не простил.
— Да-да, подготовьте-ка лучше стол, — оживился приготовившийся было к худшему Нидковский. — Господам лучше знать, что и как.
Стол только казаку Лопе да голодным братьям Дмитриевичам мог показаться «царским»: африканские фрукты, датские копчености, шведские морепродукты, польские консервированные грибы и греческие маслины. Ассортимент частной привокзальной лавочки.
— Это шефуля объедки с дворянского собрания сюда свозит, — ехидно прокомментировал с пола ищейка в лыжной шапочке.
— Павло, — сказал Скиф, — заткни собаке пасть — или Засечный ему башку открутит. Присаживайтесь, граф. Отведаем вашего угощения с лейблом «Для стран «третьего мира». Вот фальшивый «Наполеон» в самый раз для «новых русских» и фальшивых аристократов, которые в прежние времена и политурой не брезговали.
Скоро Нидковский приосанился, как отогретый в городской уборной авитаминозный воробей, и зачирикал здравицы в честь незваных гостей.
— Не пугайтесь, граф, — положил перед собой пистолет Скиф. — Убивать вас я пока не буду…
Нидковский подавился безвкусными рольмопсами и мелко заикал в салфетку, заправленную за воротник.
— Нам известно, что у вашей фирмы есть лицензия на частный извоз. Это правда?
— Не только! — не сводя глаз с пистолета, залепетал граф. — Моя фирма занимается издательской деятельностью. У нас есть редакция и издательский комплекс…
— Это в спортзале, где свалены сломанные компьютеры?
— Их еще можно отремонтировать, они почти новые… А автопарк у нас один из самых представительных в столице.
— Вон то ломье? — кивнул Скиф на окно, за которым были видны припорошенные снегом автоветераны времен «развитого» социализма: проржавевшие «Жигули»-«копейки», «Волги» и «РАФы». Поодаль от них стояла иномарка с разбитым лобовым стеклом.
— Не только… У нас есть иномарки в отличном состоянии, — лепетал, икая, Нидковский. — Им необходим лишь мелкий профилактический ремонт. Одна из наших лучших моделей — «Опель-Кадет»… Мне обещали привести его в божеский вид.
— Вон тот «Опель», скособочившийся, как вокзальная шлюха? — разочарованно присвистнул Засечный, выстрелив в графа косточкой маслины. — Его даже на приличную автосвалку не возьмут…
— Да, граф, — засмеялся Скиф. — Тебе бы при кладбище комбинатом ритуальных услуг командовать. Ладно, не в машинах вопрос. Это дело наживное. Мы устроимся, пожалуй, на работу в твою фирму сроком… месяца на два для начала.
— Тогда мне непременно нужны ваши трудовые книжки, паспорта с пропиской, фотографии три на четыре, автобиографии и заявление на мое имя от каждого. Я даже начальника отдела кадров держу для этой цели.
— А дача под Неаполем тебе не нужна? — Засечный сорвал с груди графа салфетку и запихнул ее в его открытый рот. — За одну пакость еще не рассчитался, а уже снова бревно на нас катишь, ваше сиятельство?
— Пан Нидковский будет жить на этом свете ровно столько, сколько времени будет держать язык за зубами, — проговорил Скиф в стиле гангстеров из американских боевиков.
Нидковский многого не понимал в этой жизни, в том числе и иронию, поэтому от слов Скифа его бросило в холодный пот, а на полу под его стулом стала расползаться теплая лужа.
— Мы все трое поступаем на твою «Секретную службу», — постучал по его мокрому лбу Скиф. — С братьями Климовыми нас будет пятеро. А тем, — он показал на связанных уголовников, — немедленный расчет.
Нидковский стал давиться салфеткой, и, когда Лопа помог ему избавиться от нее, он возмущенно замахал руками:
— Какой расчет может быть с бомжами, которых я подобрал на вокзале? Гоните их в шею, панове, в шею! Это же «сто первый километр», все беспаспортные. Я их из милосердия подкармливаю и ночевать в офисе разрешаю. Вон пусть те казачки отвезут их подальше и выкинут на какой-нибудь свалке.
К воротам детского сада подъехал микроавтобус. Из него, путаясь в шашках, вылезали бравые донцы Лопы.
«Ниссановский» микроавтобус с казаками и красный «жигуль» со Скифом и Засечным свернули с трассы и остановились в леске напротив трехэтажного дворца за кирпичным забором, напоминающего больше средневековый рыцарский замок. Над ним черным цыганским платком застила небо огромная стая галдящих ворон, возвращающихся с полей на ночевку в лесок. Воронье галдело так громко и надсадно, что в оранжерее, примыкающей к замку, высокий старик в сетчатой майке с кряхтением распрямился и погрозил возмутителям спокойствия увесистым костистым кулаком.
— Ишь, базар развели, биксы майданные, в натуре!.. Скиф за его спиной вошел на цыпочках в раскрытую дверь и пристроился за китайским розовым кустом. Из-под майки на спине старика проступали голубые наколки: церковные купола с крестами, а на плечах замысловатые эполеты.
Когда старик снова с кряхтением склонился над грядкой цветущих тюльпанов, Скиф отрывисто скомандовал:
— Стоять!.. Руки за голову!.. Лицом к стене!..
Старик с руками за головой заученно ткнулся лбом в стекло.
— Отставить… Ложная тревога.
Старик осторожно повернулся, рука его скользнула к упавшим садовым ножницам.
— Скиф, падла буду! С того света?.. Может, ты жмуриком мне нарисовался, а?
— Ты меня, дед Ворон, смотри ножницами для проверки не ткни. Знаю я тебя, птица вещая…
— И впрямь Скиф! Кто ж еще такую подлянку кинет. Ну, канай сюда. Бить не буду, но кости помну для начала. — Из ручищ такого старика не вырвешься. — Мне отовсюду стук идет: нет его ни по кичам, ни по зонам, ни по пересылкам и централам. А он тут, вишь, над стариком юморует… Как ты мимо вертухаев-то моих проскочил?
— Пока мои бойцы у ворот им фуфло толкали, я дырочку в заборе нашел. Потолковать я к тебе, дед Ворон, без лишних ушей и глаз.
— Потолковать… А просто свидеться со стариком неужто западло, а?
— Я только со вчерашнего дня в Москве.
— А-а-а. И уже притиснули?
— В воду глядишь…
— Кто с таким понтом?
— Сима, блядь Косоротая.
Старик присел на бочку и вытер пот с седых кустистых бровей.
Родом дед Ворон, а по паспорту Григорий Прохорович Варакушкин, был из затерянного в лесах и болотах на стыке России, Украины и Белоруссии небольшого хутора. В крестьянской семье Варакушкиных рождались одни сыновья, пятеро молодцов — один краше другого. Двое старших готовились к срочной службе, потому семьями пока не обзаводились, а двое средних только что закончили семилетку, но кулаками и статью вполне сходили за взрослых мужиков. Поскребышу, книгочею Грине, шел двенадцатый год. Братья с родителями, богомольными добрыми людьми, от зари до зари горбатились на болотистых наделах, потом и мозолями добывая хлеб свой насущный. Богатства особого в семье не было, но и с протянутой рукой, боже упаси, по миру не ходили.
