вырастить! Может, они ее вообще из дома не выпускали?
– Работать надо, Мотя, работать, а ты мне тут постсоветские нравы описываешь! Я их, знаешь, тоже повидал.
– А может, в газетке статью тиснуть? У меня и заголовок есть – «». Позвоните нашим людям в редакцию – пусть распишут, что сотрудник прокуратуры смотрит юным девицам под юбки. А прокурор Туз молчит, чем покрывает позорные деяния своих сотрудников.
– Эх, Мотя, отстал ты от жизни, мой юный и непорочный друг. Ты и не заметил, что времена переменились и сегодня редактор сто раз подумает, прежде чем Туза тронуть? Потому что у газеты есть владелец, а у этого владельца, как ты понимаешь, плохая кредитная история. И больше всего он не хочет, чтобы прокуратура или кто-то другой по ее заданию в этой непростой, а местами и просто темной истории копаться начали. Да и вообще – зачем ему с Тузом отношения портить? С какой радости?
– Так что, атаман, хана?
– Для дураков и лентяев всегда хана. Для них хороших времен не бывает. А мы же с тобой не дураки! Во всяком случае, я за собой такой грех пока не находил. Ты давай с заведующей этой из парикмахерской поговори. Она ж твоя родственница…
– А, та еще родственница – седьмая вода на киселе!
– Да хоть восьмая! А ты сразу лапки кверху? Пообещай ей что-нибудь. Пусть она на эту комсомольскую Алинушку надавит. И хватит распускать нюни. Твоей ученой сучке было бы сейчас за тебя стыдно. Чему она тебя учила? Напряги волю. Яволь?
– Конечно, яволь. Только яволь и никак иначе. Не извольте, барин, беспокоиться. Натуральный яволь! Без обмана!.. Помчался я, барин, пока при памяти! Пока ноги ходят! Пока сердце стучит, как пламенный мотор!
Мотя, вскочив с кресла, долго еще ломал комедию – пуча глаза и держа руки по швам, изображал крайнюю степень тупого усердия.
Шкиль устало смежил веки и только слабо махнул рукой – изыди!
Возвращение Гонсо в город мало походило на триумф.
Туз, которому в подробностях описали огненную битву с пацюками и ее последствия, лишь крякнул, увидев ссадины и следы от ожогов на лице Герарда Гавриловича.
– Ты, Гаврилыч, в кабинете, что ли, поработай теперь, с документами. С таким лицом появляться на люди несолидно как-то, ты ж все-таки представитель закона…
– Так завтра же дантист протезы ставить должен! – отчаянным голосом воскликнул Гонсо.
– Ты еще и протезы себе ставишь? – удивился Туз.
– Да почему я, Жан Силович?! Завтра к дантисту должен прийти подозреваемый в краже из церкви! Можно будет его там и взять!
– Ах да, – сконфузился Туз. – Я с этими твоими пацюками и про архиерея забыл!
Гонсо побелел и стиснул зубы. Теперь проклятые крысы будут преследовать его всюду!
Туз взглянул на него и понял, что с пацюками пора заканчивать, иначе парень впадет от отчаяния в ступор, как Рома Незабудько, и неизвестно что еще натворит.
– Взять, говоришь? – уже совсем другим, деловым и серьезным тоном спросил он. – А что мы ему предъявим? У него же теперь и зубов нет, которыми он старосту кусал.
– А обыск?
– Обыск… А если у него дома ничего нет? Опять, как перед Пирожковым, извиняться, поджавши хвост? Нет, Гаврилыч, тут шашкой махать ни к чему, тут работа тонкая нужна. Проследить за ним надо, установить, кто он, что за птица, как живет и за чей счет… Отработать досконально биографию, знакомства. Должна быть зацепка, Гаврилыч, должна! Так что горячку ты не пори, нам еще один прокол ни к чему…
От Туза Герард Гаврилович ушел не то чтобы окрыленный, но, можно сказать, приободренный. С какой-то истовой верой в то, что дело с панагиаром он доведет до конца. И тогда все увидят, чего он стоит!
С Василисой вот, правда, после возвращения вышло совсем по-дурацки. Герард Гаврилович после долгих мучений и колебаний все-таки позвонил ей. Разговор был странный. Ни о чем. И закончился ничем. Положив трубку, Гонсо грустно подумал, что после таких разговоров можно вообще больше не звонить и не беспокоить человека. Ведь ни одним словом, ни одним вздохом Василиса не удосужилась хотя бы намекнуть, что не все еще утрачено и в их отношениях возможны перемены.
Герард Гаврилович, погрузившись опять было в отчаяние, вдруг вспомнил когда-то в юности пришедшую ему в голову мысль, что верить в унылое и убогое утверждение, будто бытие определяет сознание, недостойно человека. Ведь сколько самых неожиданных и светлых мыслей и чувств рождается именно в моменты, когда все вокруг темно и безнадежно! И достоинство человека заключается именно в этом – не отдаваться обстоятельствам жизни, а находить из них смелый и достойный выход. И еще ему вспомнились слова какой-то олимпийской чемпионки: «Если вы сами цените себя невысоко, мир не предложит вам ни на грош больше». Вот именно – ни на грош!
Он вдруг почувствовал, что его прямо распирает неизвестно откуда взявшаяся жажда деятельности. Не хныкать надо, а сделать дело, которое заставит всех, и Василису прежде всего, забыть о дурацких и нелепых происшествиях, случившихся с ним в последнее время.
Во-первых, кража в церкви. Туз прав – спугнуть клиента, когда тот придет к дантисту, нельзя. Значит, надо аккуратно проследить за ним и выявить все его подноготные тайны! А потом колоть и колоть!
Во-вторых… Была у Герарда Гавриловича тайная мысль, заветная! Вот если бы ему удалось раскрыть шайку фотографов-шантажистов, подставляющих детей состоятельных граждан и вымогающих у них деньги! Сам Туз не знает, как к этому делу подступиться.
А ведь тут есть, есть за что зацепиться! Например, известно, что для совращения юных граждан используются не местные кадры. Совратителей вызывают, сводят с жертвой, а после того, как дело сделано, немедленно отправляют из города! Что из этого следует? Что есть место, где сеанс происходит. Причем соответствующим образом оборудованное для съемки. Не будешь же каждый раз новое помещение искать? Дорого, да и заметить могут. Значит, можно попробовать отыскать место преступления! Вопрос – как?
Возбуждение, овладевшее Гонсо, было столь велико, что он не мог сидеть в кабинете. Нужно было куда-то двигаться, что-то искать! В окно кабинета било уже смягчившееся, но все еще жаркое августовское солнце. Герард Гаврилович с удовольствием потянулся, почувствовав, что есть еще сила молодецкая в его молодом и упругом организме. Нет, он еще всем покажет! Всем докажет!
Глава 19. А был ли мальчик?
У неизвестного были большие черные глаза и такие же ноги.
– Артур Сигизмундович, подъехать ко мне можешь? – осведомился Мурлатов.
– А что – нужно?
– Тут такое дело… Дорого стоит!
– Ну, ты дешево вообще не берешь.
– Зато товар какой – пальчики оближете! Рекомендую. Уйдет – сами себе потом не простите.
Капитан хохотнул и положил трубку. Шкиль, как всегда перед встречей с Мурлатовым, положил в кейс пару конвертов. Потом, подумав, добавил еще один.
– Вчера вечером у нас, Артур Сигизмундович, звонок был, – не торопясь, рассказывал капитан. – На бульваре Щорса, говорят, прямо у вас под носом драка! Выскочили мы на улицу, действительно, два парня по земле катаются, лупят друг друга. Ну, забрали мы их в отделение. Один, то ли пьяный в дупель, то ли обкуренный, в камере просто заснул сразу. А второй, нормальный вроде паренек, рассказал, что шел из кино, а к нему пристал придурок с ножом – мол, давай бабки! Он нож выбил, и пошла у них простая махаловка…
Шкиль слушал капитана с недоумением. Что за спешка из-за какой-то дурацкой драки?
– Только ножа-то мы не нашли, – насмешливо и ласково улыбаясь, продолжал капитан. – Шламбаум там все перерыл – ничего. Будем, конечно, дальше искать, но… В общем, разобрать, кто там прав, кто виноват, не просто. Свидетелей нет. Может, займетесь пареньком, Артур Сигизмундович?
– С какой стати? – удивился Шкиль. – Хулиганских драк мне только не хватало. Я уже, знаешь, вырос из
