Полуночный Прилив

Фигуры на равнине. Идут, прах вьется за ними по ветру, словно саваны. В телах торчат мечи и стрелы. На костях лишь обрывки мышц и сухожилий. Пустые орбиты, искаженные страхом лица — словно они увидели собственную смерть.

Слепые к присутствию живого человека, они прошли мимо. Вместе с ними двигалось ощущение великой потери. Горе, горький шепот об изменах.

Кто-то заплатит. Кто-то заплатит за это.

Не его слова, не его мысли, но голос, звучавший в сердцевине черепа — голос был его собственным.

Один мертвый воин подошел ближе. Высокий, чернокожий. Меч срубил большую часть лица. Сверкали кости, покрытые сетью красных трещин. След великой битвы.

Быстрое, как молния, движение. Металл руки врезался в висок Удинааса. Поток крови. Он лежал в туче серой пыли. Веки горели огнем.

Пальцы в железной перчатке схватились за левую лодыжку. Нога немилосердно дернулась. Воин потащил его за собой.

— Что ты делаешь?

— Леди жестока.

— Леди?

— Жестока.

— Она ждет в конце пути?

— Она не из тех, кто ждет.

Он извернулся в руке воина, заметил, что смотрит на собственный след в пыли. Борозда тянулась до горизонта. И вся была полна черной кровью. «Как давно он меня тащит? Кого я ранил?»

Грохот копыт.

— Она грядет.

Удинаас снова повернулся, попытался поднять голову.

Пронзительный вопль.

Через тело тащившего Удинааса воина прошел меч. Разрубил напополам. Рука отпустила ногу раба; он перекатился на бок. Копыта простучали мимо.

Она пылала нестерпимо — ярко. В одной руке меч, мерцающий словно молния. В другой — двулезвийный топор, с которого что-то стекает. Конь — одни кости, связанные языками пламени.

Громадный зверь — скелет мотал головой. На сидящей на его спине женщине была плоская золотая маска без всяких деталей. Над головой вздымался, как грива, убор из зазубренных чешуй. Она подняла топор и меч.

Удинаас посмотрел в глаза — прорези в маске. Отпрянул, вскочил на ноги, побежал прочь.

За спиной затопали копыта.

«Дочь Зари, Менандора…»

Под его ногами были воины, которые недавно прошли мимо. Пламя лизало раны, с тел поднимался мутный дымок. Никто не шевелился. «Они привыкли умирать, не так ли? Снова и снова. Привыкли умирать…»

Он бежал.

Удар. Словно усеянная костями стена упала на правое плечо. Он полетел по воздуху. Ударился о почву и покатился, взмахивая руками. Глаза взирали на клубы пыли, на крутящееся небо.

В поле зрения возник силуэт. Тяжелый сапог уперся ему в грудь.

Когда она заговорила, голос прозвучал словно шипение тысячи змей: — Кровь Локви Вайвела… в теле раба. Какое сердце ты выбрал, смертный?

Он не мог вздохнуть. Сапог давил на грудь, ломал ребра. Он царапал его ногтями.

— Дай душе ответить. Прежде чем умрешь.

— Я выбираю… то, что всегда выбирал.

— Ответ труса.

— Да.

— Даю еще миг. Пораскинь умишком.

Вокруг смыкалась тьма. Рот наполнила пена, он ощутил вкус крови. — Вайвел! Выбираю вайвела!

Сапог скользнул в сторону. Рука схватилась за веревку, которой он подпоясывался. Пальцы сжались — он поднялся в воздух, изогнувшись дугой, мотая головой. Мир перевернулся перед глазами. Он поднимался, пока не ощутил себя сидящим между ее бедер.

Почувствовал, что с него сорвали плащ. Рука стащила набедренную повязку, холодные железные пальцы сомкнулись на…

Он зарычал.

И был пронзен. Огонь в крови. Пламя в чреслах и спине, когда она снова и снова втыкала руку, тянула…

Наконец он забился в судорогах.

Рука ослабила хватку; раб с грохотом упал на землю.

Как она ушла, он не слышал. Вообще ничего не слышал. Ничего, кроме ритмов двух своих сердец. Их биение нарастало. Ближе и ближе…

Некоторое время спустя кто-то уселся рядом с Удинаасом.

— Должник.

«Кто-то заплатит». Он чуть не засмеялся.

Рука на плече. — Удинаас. Где это место?

— Не знаю. — Он повернул голову, уставился в испуганные очи Пернатой Ведьмы. — Что тебе сказали плитки?

— У меня их нет.

— Подумай о них. Брось их в уме.

— Что ты знаешь об этом, Удинаас?

Он медленно сел. Боль ушла. Никаких ран и даже царапин, лишь слой пыли. Он потянулся за плащом, чтобы прикрыться. — Ничего.

— Тебе не нужно гадание, — ответила она, — чтобы знать, что случилось с тобой.

Он горько улыбнулся: — Я знаю. Заря. Самая страшная Дочь Тисте Эдур. Менандора. Она была здесь.

— Боги Тисте Эдур не навещают летерийцев…

— А меня да. — Он поглядел вдаль. — Она… гм… использовала меня.

Пернатая Ведьма встала. — Тебя забирает кровь вайвела. Ты отравлен видениями, Должник. Безумие. Мнится, будто видишь то, что недоступно другим.

— Погляди на землю вокруг, Пернатая Ведьма. Она их зарубила.

— Они уже давно мертвы.

— Но они двигались. Видишь эту борозду — один из них тащил меня. Это след моего тела. Вон следы от копыт ее коня.

Но она не смотрела. Ее взор был сфокусирован на Удинаасе. — Это мир твоего собственного воображения. Ум осажден ложными видениями.

— Брось плитки.

— Нет. Это мертвое место.

— Кровь вайвела жива, Пернатая Ведьма. Кровь вайвела — вот что связывает нас с Тисте Эдур.

— Невозможно. Вайвелы — отродье Элайнтов. Они драконья помесь, и даже сами драконы их не контролируют. Они из Оплота, но они дики.

— Я видел белого ворона. На берегу. Вот почему я поспешил к тебе, надеялся предупредить, прежде чем ты бросишь плитки. Я хотел прогнать его, но в ответ услышал смех. Когда на тебя напали — я думал, это Белый Ворон. Но разве не видишь? Белое, лик Менандоры, лик зари. Именно это и показал Фулькр.

— Твое безумие не коснется меня, Должник.

— Ты просила солгать Уруфи и другим Эдур. Я сделал, как ты сказала, Пернатая Ведьма.