уставился? — и я быстро отступил.
Здесь никто не просил жалости. Никто не хотел и ежедневных подачек, которые все еще давало правительство. Все они хотели только одного: выжить. И еще — мечтали дожить до того, чтобы послать Сквоттер-таун ко всем чертям.
Когда я добрался до крытой террасы наверху лестницы, сумасшедший яппи уже переставал визжать. Там было полно народа, загнанного на террасу моросящим частым дождем. Сквозь каменные арки и железные ворота были видны пылающие и тлеющие мусорные баки на ближайшей автостоянке, высвечивающие силуэты людей, жмущихся под весенней холодной моросью к теплу огня, настороженно оглядывающихся: нет ли где обезьян.
Именно обезьян. Настоящих, ни в коей мере не метафоричных, хотя это вполне можно было бы отнести и патрулирующим парк силам ВЧР. Один из непредусмотренных побочных эффектов землетрясения: ограды зоосада Форест-парка лопнули по швам и выпустили на свободу львов, тигров и медведей — не говоря уже об антилопах, жирафах, носорогах и слонах. Большинство зверей персонал зоопарка переловил в первые дни после Нью-Мадрида, хотя довольно много диких птиц ушли на крыльях, а у группы койотов и рысей хватило хитрости выбраться из города в лесистую западную часть графства. Но некоторые звери, к сожалению, в клетки не вернулись. Через две недели после землетрясения какой-то краснорожий деревенщина застрелил редкого тибетского белого леопарда, загнав его в угол среди мусорных баков университетского городка, где зверь пытался найти себе еду. Когда прибыли люди из зоопарка, они увидели лежащую в аллее ободранную и обезглавленную тушу — воин выходного дня, застреливший леопарда, прихватил с собой в Фентон его голову как охотничий трофей.
Однако обезьяны, пережившие разрушение обезьянника, устроились получше. Поймать удалось только немногих — в основном горилл и орангутангов. Большая часть шимпанзе и бабуинов ушла на деревья, пережила короткую и сравнительно мягкую зиму, пришедшую вслед за летом землетрясения. Они, конечно же, стали плодиться и размножаться, увеличиваясь в числе с каждым месяцем. И теперь стаи обезьян бродили по парку, как уличные шайки, нападая на палатки и терроризируя сквоттеров.
Их побаивались даже солдаты ВЧР. Ходили слухи, что как-то стая шимпанзе напала на припаркованный «Хаммер» и выгнала его экипаж в лес. Если это правда, то молодцы шимпы: я предпочитаю озверевших обезьян озверевшим гориллам.
Но обезьян не было видно — ни людей, ни других приматов, так что я нашел себе местечко возле дорической колонны, поддерживающей навес. Посмотрев вокруг и убедившись, что за мной не следят, я расстегнул кожаную летчицкую куртку, сунул руку в карман и вытащил наушник своего ПТ.[3]
— Слышишь меня, Джокер? — спросил я, вставив наушник в ухо и включив ПТ.
«Слышу, Джерри».
Голос Джокера звучал у меня в ушах как средний между мужским и женским: ХАЛ-9000 с акцентом жителей Среднего Запада. Меня он слышал через прицепленный к моей рубашке миниатюрный микрофон.
— Отлично, — сказал я. — Открой файл и назови его… э-э, скажем, «парк», числовой суффикс — один. Готовься записать диктовку.
Обычно я записывал заметки с миниатюрной клавиатуры Джокера одной рукой. Как у большинства пишущих, у меня есть интуитивная потребность видеть, как возникают слова на экране. Но если бы сейчас вытащить ПТ и начать стучать по клавиатуре, то есть объявить себя репортером… Об этом и речи быть не могло. Во время декабрьских бунтов толпа избивала репортеров, считая их представителями властей, а в перестрелке во время поджога федерального арсенала в Пайн-Лауне убили фотографа из «Пост диспэтч». Даже если бы эти люди и не были врагами прессы, все равно кто-нибудь вполне мог бы дать мне по тыкве и выхватить Джокера. За краденый ПТ на черном рынке можно было бы получить несколько банок тунца.
Но кто-то в толпе знал, что здесь есть репортер.
«Джерри?»
— Да, Джокер?
— Тебе срочное извещение. Я бы тебе просигналил раньше, но ты сказал тебя не вызывать.
Уж конечно. Я отключил его динамик — не надо извещать всю толпу, что у меня с собой ПТ.
«Есть небольшая странность. СИ направлено непосредственно мне, но адресовано Джону Тьернану. Я не был информирован, что мы получаем сообщения для Джона».
Я поморщился. Джон тоже был репортером «Биг мадди инкуайрер», и хотя он был лучшим моим другом, никто никогда не лез в работу другого. Если кто-то пытался связаться с Джоном, должен был выйти на его ПТ — Дингбэт, а не на Джокера. И у нас тоже не было доступа к ПТ друг друга без ввода специальных паролей.
Но спрашивать у Джокера, не ошибся ли он, было бессмысленно: эта маленькая «тошиба» таких ошибок не делает.
— Ладно, Джокер, — сказал я наконец, — прочти его.
«В 15:12 получено следующее СИ: «Ваше сообщение получено. Необходимо поговорить как можно быстрее. Встречайте меня у заднего входа Муни в восемь вечера». Конец сообщения. Отправитель не оставил регистрационного имени или номера».
Тут у меня мурашки пробежали по коже. Я верю в приметы не больше любого другого, но это уже было немного чересчур.
Направленное Джону СИ послали мне с предложением встретиться в Муни — и смотри ты, где я его получаю? Правильно, в Муни.
Сделав глубокий вдох, я спросил:
— Ладно, Джокер. В чем тут юмор?
«Что значит «юмор», Джерри?»
— Да брось ты. Кто послал сообщение? Джон? — Я усмехнулся. — Или Джах?
«Ответ отрицательный. Источником сообщения не является кто-либо из названных лиц. Отправитель сообщения не указал регистрационного имени или обратного номера, но я могу заверить тебя, что это не был ни один из ПТ, с которыми я взаимодействую регулярно».
А так просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Электронную почту анонимно не пошлешь: модем Джокера определит номер вызывающего модема. Конечно, Джокер мог где-то подцепить вирус…
— Прошу выполнить тест самопроверки.
«Выполняю тест». — Наступило долгое молчание, пока Дисковый Доктор Джокера слушал, щупал, задавал неприятные вопросы и засовывал термометр в его кибернетическую задницу.
«Тест окончен, — наконец объявил Джокер. — Все сектора чистые. Видимых вмешательств в мою архитектуру не обнаружено».
— Не понимаю.
«И я не понимаю, Джерри. Но, как бы там ни было, обратного адреса для этого СИ у меня нет».
Это еще как следует до меня не доходило, когда Джокер спросил:
«Я открыл файл, назвал его «парк» и дал числовой суффикс «один». Ты готов диктовать, Джерри?»
Я покачал головой, глядя, как скатывается дождь по шиферу навеса над эстрадой. Вокруг меня бродили сквоттеры, и им было наплевать на человека, прислонившегося к колонне и разговаривающего с самим собой, схватившись рукой за ухо. Внизу на эстраде яппи-киллера сменил оркестр неооборванцев, и краденую аппаратуру зашкаливало от воя расстроенных гитар и завываний обратной связи. По проходам сновали дельцы черного рынка, продавая все от размокшей воздушной кукурузы и до потерявших годность лекарств. Вдали, за деревьями, светились огнями башни западной части центра: чистые, ярко освещенные квартиры; и на них смотрели люди, живущие в списанных армейских палатках и питающиеся сухим пайком ВЧР, разогревая его на лагерных кострах, стоящие в очереди в переполненные общественные уборные. Ваш налоговый доллар за работой.
— Нет, — ответил я. — Файл закрой и удали. Я отключаюсь. О'кей?
«Понял, — ответил Джокер. — Отключаюсь».
Вот так. Самодиагностика прошла чисто, и СИ не оказалось чьей-то шуткой. Я вытащил наушник из
