сложные, далекие от светских темы, возможно, потому, что у него не было сына.
– Джон утверждает, что Доусон пережил ужасную трагедию в прошлом году. Наверное, поэтому я и пожалел его и разрешил Джону привезти сюда. Боюсь, что слишком хорошо понимаю молодого человека.
Эдвард грустно улыбнулся.
– Его жена плыла на «Титанике». Она была дочерью лорда Арнсборо и возвращалась домой от сестры. Чертовски обидно! Доусон едва не потерял своего мальчика. Его успели посадить в шлюпку, которая была уже переполнена, а жена упросила взять на ее место другого ребенка, решив, что сядет в следующую. Только эта оказалась последней. Доусон немедленно уволился, взял мальчика с собой и провел год в Европе. Бедняга работает у Джона то ли с мая, то ли с июня. Уотсон говорит, он очень хорош, правда, немного мрачен. Ничего, все образуется и со временем заживет. Как у всех. Ему придется взять себя в руки ради мальчика.
История Доусона глубоко тронула Эдварда, живо напомнив о его собственных несчастьях. Слишком хорошо он понимал чувства молодого человека, лишившегося жены, пусть обстоятельства гибели ее и Элизабет совершенно разные.
Несколько мгновений Эдвард молча сидел, уставясь в пространство, глубоко погруженный в невеселые мысли, и Оливия не посмела потревожить его. Оба испуганно подняли головы, когда в дверях появился Джон Уотсон.
– Как это вы ухитрились проникнуть сюда без доклада? Забрались в окно? – засмеялся Хендерсон при виде старого приятеля и, легко поднявшись, шагнул навстречу. Выглядел он превосходно – благодаря неусыпной заботе Оливии и несмотря на постоянные жалобы на здоровье.
– Никто не обратил на меня внимания, – шутливо пожаловался Джон, высокий стройный мужчина с гривой седых волос, чем-то очень напоминавший отца Оливии. Две пары голубых, весело искрящихся глаз встретились, и между мужчинами немедленно завязалась оживленная беседа. Оба знали друг друга еще со школьных лет. Эдвард дружил со старшим братом Джона, теперь уже умершим. Кроме того, Джон много лет вел дела Эдварда.
Видя, что мужчины заняты друг другом, Оливия потихоньку проверила, все ли в порядке. Она уже хотела уйти, но, повернувшись, едва не оказалась в объятиях Чарлза Доусона. Странно было видеть его здесь, в этой комнате, и сознавать, сколько пережил этот человек.
Девушка невольно смутилась. Он и не подозревает, что ей уже все известно!
Какое красивое, хотя и суровое лицо, а глаза… она никогда не видела таких грустных озер изумительного темно-зеленого цвета, почти как морская вода. Но он все же слегка улыбнулся, когда Эдвард их знакомил. И только сейчас Оливия разглядела, что, кроме скорби, они излучают доброту, и ей внезапно захотелось протянуть руку и ободряюще погладить Чарлза по щеке. Утешить.
– Как поживаете? – вежливо спросил он, пожимая ее руку и с интересом рассматривая девушку. Именно рассматривая, а не глазея, хотя, разумеется, он сознавал, как она красива. Однако во взгляде не светилось ничего, кроме искреннего любопытства.
– Могу я предложить вам лимонада? – с неожиданной застенчивостью осведомилась Оливия, поспешив скрыть неловкость за привычными обязанностями хозяйки. – Или предпочитаете херес? Боюсь, отец даже в такую жару пьет только херес.
– Я, пожалуй, удовольствуюсь лимонадом, – снова улыбнулся Чарлз, и мужчины вновь вернулись к предмету своего разговора.
Оливия налила лимонад Доусону и Уотсону и предложила имбирного печенья, а потом потихоньку удалилась и прикрыла за собой дверь. Но перед глазами все стояло лицо Доусона. Она не могла отделаться от мыслей о нем. Интересно, сколько лет его сыну? Вспоминает ли он жену или в его жизни уже появился кто-то?
Девушка попыталась забыть о Доусоне. В конце концов просто неприлично столько внимания уделять одному из поверенных отца!
Рассердившись на себя, она поскорее направилась на кухню и едва не столкнулась со вторым шофером, шестнадцатилетним парнишкой, работавшим на конюшне, но знавшим об автомобилях куда больше, чем о лошадях. И поскольку отец обожал современные машины и купил одну из первых, когда они еще жили в Нью-Йорке, Петри получил неожиданное и весьма лестное повышение по службе.
– Что с тобой, Петри? Что-то случилось? – спокойно спросила Оливия при виде взъерошенного, запыхавшегося мальчика.
– Мне нужно немедленно поговорить с вашим папой, мисс, – выпалил он со слезами в голосе, но Оливия, взяв его за руку, попыталась отвести подальше от двери библиотеки, прежде чем он потревожит отца.
– К нему пока нельзя. Он занят, – мягко, но решительно сообщила она. – Я ничем не могу помочь?
Парнишка поколебался и нервно огляделся, словно боясь, что кто-то может их подслушать.
– «Форд», мисс, – испуганно пробормотал он. – Его украли.
Бедняга был на грани истерики. Подумать только, он вот-вот потеряет прекрасное место, и не понятно, по чьей вине!
– Украли? – испуганно переспросила Оливия. – Но как это возможно? Кому удалось пробраться через забор и незаметно увести машину?
– Не знаю, мисс. Я видел «форд» сегодня утром. Сам его мыл. Корпус так и сверкал, как в тот день, когда ваш папа его купил. Я всего лишь оставил дверь гаража приоткрытой, чтобы проветрить немного: уж больно там душно стало, солнце так и палит, – а авто исчезло. Как растаяло!
Он жалостно шмыгнул носом, и Оливия положила руку ему на плечо, тронутая горем мальчишки.
– Когда это случилось, Петри? Ты запомнил?
Она, казалось, ничуть не обеспокоилась – голос оставался по-прежнему невозмутимым. И не мудрено: Оливия привыкла по двадцать раз на дню справляться с то и дело возникавшими недоразумениями подобного рода.
