всей душой и после смерти которой так и не посмотрел ни на одну женщину.
– Надеюсь, с тех пор их поведение улучшилось? – допытывался Чарлз, все еще не оправившийся от потрясения. Никто не позаботился предупредить его, что дочери Хендерсона – близнецы.
– К сожалению, не слишком, – пробурчал Эдвард. Заявление было встречено дружным смехом, и Хендерсон с упреком воззрился на дочерей, словно предостерегая от дальнейших вольностей. – Вам лучше поскорее исправиться, юные леди. Эти джентльмены утверждают, что мне необходимо отправиться по делам в Нью-Йорк на месяц-другой, и если вы обещаете на этот раз не устраивать переполоха в городе, так и быть, возьму вас с собой. Но при первой же проделке, – продолжал он, пытаясь различить, какая из дочерей Виктория, – вы живо очутитесь дома.
– Разумеется, сэр, – преспокойно улыбнулась Оливия, зная, что предупреждение ее не касается. Правда, отец, кажется, никак не может понять, к кому обращается, это видно по его лицу.
Но Виктория не собиралась давать никаких обещаний. Глаза ее загорелись при мысли о желанных переменах.
– Ты серьезно? – с восторгом вскричала она.
– Насчет того, чтобы отослать тебя назад? – вспыхнул отец. – Абсолютно.
– Нет, я о Нью-Йорке.
Она перевела взгляд с отца на улыбавшихся адвокатов.
– Кажется, да, – признался отец. – Возможно, мы пробудем там даже два месяца, если они будут продолжать лентяйничать и не пошевелятся как следует.
– О, пожалуйста, па, – умоляюще пробормотала Виктория и, захлопав в ладоши, сделала изящный пируэт. – Подумай, Олли, Нью-Йорк!
Она была вне себя от радости и волнения, и отец почувствовал себя виноватым за то, что держал дочерей в полной изоляции от окружающего мира. Девочки уже в таком возрасте, когда следует почаще встречаться с молодыми людьми, подыскивать женихов, но Эдвард ненавидел самую мысль о том, что придется расстаться с дочерьми, особенно с Оливией. Она стала ему настоящей опорой и столько делала для отца. Как он будет обходиться без нее? Они еще не успели уложить вещи, а Эдвард уже воображал себя покинутым и брошенным.
– Надеюсь, мы будем чаще видеться, Чарлз, когда приедем в город, – заметил он, пожимая поверенным руки на прощание.
Виктория по-прежнему болтала с Оливией о Нью-Йорке, не обращая внимания на мужчин. Оливия, в свою очередь, исподтишка наблюдала за Чарлзом. Тот заверил мистера Хендерсона, что займется его делами, если позволит Уотсон. Уотсон заверил, что именно так и будет, а Эдвард пригласил Чарлза заходить к ним домой без всяких церемоний. Чарлз вежливо поблагодарил его и, уже стоя на пороге, оглянулся и встретился глазами с Викторией. Он совсем не был уверен, что смотрит именно на нее, но почувствовал странный укол в сердце. Он при всем старании не смог бы объяснить, отчего ощущает притяжение именно этой сестры, а не той, хотя был очарован обеими. Он никогда в жизни не встречал столь изящных и элегантных созданий.
Эдвард проводил адвокатов к машине, и Оливия долго стояла у окна, глядя вслед отъезжающим, пока они не скрылись из виду. Несмотря на то что мысли Виктории были заняты предстоящей поездкой, она заметила задумчивость сестры.
– В чем дело? – осведомилась она.
– О чем ты? – в свою очередь спросила Оливия, мгновенно поворачиваясь, и направилась к дверям библиотеки, желая убедиться, что поднос унесли немедленно после совещания.
– Ты выглядишь ужасно серьезной, Олли, – покачала головой сестра. Они знали друг друга слишком хорошо, что иногда было просто опасно, а в некоторых случаях невероятно раздражало.
– Его жена погибла на «Титанике» в прошлом году. Папа говорит, что у Доусона остался маленький мальчик.
– Мне очень жаль, – равнодушно бросила Виктория, – но выглядит этот Доусон страшным занудой, не так ли? – В ее мыслях, занятых предстоящими развлечениями и суфражистскими собраниями, не было места новому знакомому. – Думаю, он невероятно скучен.
Оливия молча кивнула, не собираясь вступать в спор, и поскорее вошла в комнату, чтобы скрыться от сестры, а когда появилась снова, Виктория уже упорхнула переодеваться к обеду. Оливия приготовила для себя и для нее белые шелковые платья с аквамариновыми булавками, принадлежавшими матери. Она направилась на кухню, где уже хлопотала Берти.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – встревожилась она, заметив необычайную бледность питомицы. День выдался жарким, а Оливия много ходила пешком.
– Прекрасно. Отец только сейчас сообщил, что мы едем в Нью-Йорк в начале сентября. Побудем там месяц или два, пока он уладит свои дела.
Женщины обменялись понимающими взглядами. Обе знали, что это означает. Придется как следует потрудиться, чтобы открыть городской дом.
– Встретимся завтра и наметим, что нужно сделать, – продолжала Оливия. – Отец и не подозревает, сколько хлопот предстоит.
– Ты хорошая девочка, – тихо заметила Берти, погладив девушку по щеке. «Интересно, чем она расстроена? Глаза уж очень грустные!»
До этого дня Оливия никогда не испытывала подобных чувств и сейчас была совершенно сбита с толку и безумно нервничала. Хуже всего, что Виктория вполне способна проникнуть в ее мысли!
– Ты так много делаешь для отца, – похвалила Берти.
Она так хорошо знала обеих девочек. И любила… вместе со всеми их достоинствами и недостатками. Обе милые и добрые, хоть иногда бывают и очень разными.
– Значит, договорились, – заключила Оливия и поднялась наверх переодеться. Нужно сделать вид, что
