– Слишком сложно это объяснить. Это семейные дела.
– Александра, ты лжешь!
Он был прав, но у Александры не было выбора; Правда была слишком страшной, чтобы Анри мог ее знать.
– Пожалуйста, не говори так. Я улечу ненадолго. Всего на несколько дней.
– Но почему, черт подери? Почему? Он стукнул кулаком по стеклянному столу так, что Александра вздрогнула.
– Анри, пожалуйста, ты ведешь себя неразумно… Александра опасалась, что муж, которому она привыкла подчиняться, вынудит ее все рассказать.
– Моя мама собирается навестить своих родственников и хочет взять меня с собой. В этом же нет ничего предосудительного.
– В этом предосудительно то, что ты поступаешь против моей воли.
– Но в соответствии со своей.
– Ты не можешь самостоятельно принимать такого рода решения. Ты замужняя женщина.
– Однако я не рабыня. Ты не можешь все за меня решать, ей-богу. Сейчас двадцатый век, а не средневековье.
– Но и ты не феминистка, между прочим, чтобы делать все, что тебе вздумается. А если желаешь таковой быть, моя крыша не послужит тебе кровом. Пожалуйста, имей это в виду, прежде чем начнешь собираться в дорогу.
– Это смешно. Ты ведешь себя так, словно я совершила преступление.
– Совсем нет. Но я решаю, что тебе делать и когда. Так было на протяжении четырнадцати лет, и я не вижу причин это менять.
– А если я их вижу? – спросила она зловеще. Впервые в жизни его обращение до глубины души оскорбило Александру. Она знала, что Анри добрый и порядочный человек. Но он так переделывал на свой лад ее жизнь, что Александру она перестала радовать.
– Попытки добиться подобной независимости будут для тебя чреваты большими неприятностями, предупреждаю.
– А я тебе говорю так вежливо, как только могу, что тридцать первого августа лечу с моей мамой в Нью-Йорк.
– Мы это еще посмотрим. Даже если ты решишься лететь, моих дочерей ты с собой не возьмешь! Тебе ясно?
Разговор превратился в пробу сил, и Александра вдруг возненавидела супруга за это. Для полноты картины ему не хватало только кнута.
– Значит, они здесь тоже узницы?
– Ты себя считаешь таковой?
– В последнее время да. С тех пор как ты отправил меня сюда в качестве наказания за грех, которого я не совершила. Ты все лето обращаешься со мной как с преступницей'.
– Наверное, тебя мучает чувство вины, раз ты так это воспринимаешь, дорогая моя.
– За мной нет никакой вины. И я не собираюсь чувствовать себя виноватой из-за поездки с матерью на ее родину, как не собираюсь расшаркиваться и упрашивать тебя – мне это не нужно. Я взрослая женщина и могу действовать по собственному разумению.
– А-а, молодая баронесса расправляет крылышки! Не хочешь ли ты сказать, что не нуждаешься в моем иждивении, поскольку сама имеешь достаточные доходы?
– Я бы такого никогда не сказала, Анри. Александру потрясло его злорадство. Анри же был взбешен неуступчивостью супруги.
– Вот и хорошо, моя дорогая. В любом случае я решил. Ты никуда не полетишь.
Она посмотрела на него с отчаянием и покачала головой. Анри не понимал, что выбрал ошибочную тактику. Ничто не могло остановить Александру. Даже муж.
Глава 26
Штат Кентукки показался Джону Чепмену другой планетой. Сначала он летел с двумя пересадками, потом на встретившем его джипе три часа трясся по ухабистым горным дорогам, пока наконец не очутился в мотеле; там ему предоставили отдельный номер, но с туалетом на улице.
Вечером Джон сидел у себя, вслушивался в уханье сов, другие звуки, которых никогда прежде не слышал, и задавался вопросом, как выглядит Меган. Ему предстояло встретиться с ней на следующий день.
Спал он чутко, рано проснулся и отправился в единственный в городке ресторан, где взял на завтрак яичницу, овсянку и чашку очень скверного кофе.
Джип приехал за ним после ленча. Шестнадцатилетний беззубый водитель отвез Джона в больницу, расположенную высоко в горах, в окружении вековых сосен. Им попадались по пути лачуги местных жителей, вблизи которых носились толпы детей, босых и в лохмотьях, и своры шелудивых дворняжек, рыскающих в надежде найти какие-нибудь объедки.
Трудно было представить, что этот забытый богом поселок находился всего в нескольких часах пути от Нью-Йорка, Вашингтона или Атланты. Бедность здесь царила ужасающая. Молодые парни от тяжелой работы, плохого питания и болезней напоминали согбенных стариков. Молодые женщины не имели зубов, а их волосы были жидкими и слабыми. У детей от недостатка пищи были вздуты животы.
