Все солдаты, несколько звонов стоявшие на страже у ворот, ушли; их заменил одинокий раб, которого выделил из свиты Фалах'д.
Капитан Инашан готовил отряд, который должен будет войти в крепость.
Фалах'д приказал рабам массировать и протирать его ноги. Для этого они жевали листья мяты и смачивали их маслом. — Вы слишком медлите, капитан! — крикнул он. — Поглядите на демонического коня, на его глазищи! Пока вы возьмете крепость, наступит полночь!
— Факелы уже принесены, о Фалах'д. Мы готовы.
Его нежелание входить в ворота было явным и почти комичным. Семар Дев не решалась поднять глаз, боясь, что не сумеет скрыть выражение своего лица.
Крик из лагеря осаждающих.
Появился Тоблакай, спускавшийся по недавно сооруженной им лестнице из обломков. Семар Дев и Инашан поспешили ко рву, успев увидеть его восхождение. Белая шкура изорвана и покрыта кровью. Вокруг головы обмотана тряпица, удерживающая кожу на виске. Под рваными одеждами множество порезов и колотых ран.
И еще он вымазан в дерьме.
Сидевший в двадцати шагах фалах'д требовательно вопросил: — Тоблакай? Переговоры прошли успешно?
Инашан сказал вполголоса: — Похоже, малазан не осталось?
Карса Орлонг скривил губы: — Ни одного не видел, — и прошел мимо.
Семар поглядела ему в спину — и отшатнулась, ужаснувшись кровавым ранам. — Что там случилось?
Он пожал плечами. Дернулся прикрепленный за спиной каменный меч. — Ничего особенного, ведьма.
И ушел, не останавливаясь, не замедлив шага.
Пятнышко света далеко на юге, словно скопление умирающих звезд. Город Кейхум. За неделю песок бури опустился на землю, и ночное небо блистало двойной полосой Дорог Бездны. Корабб Бхилан Зену'алас слышал, что некоторые ученые утверждают, будто они — ничто иное, как бесчисленное собрание звезд. Но Корабб понимал, какая это глупость. Чем же они могут быть, как не небесными путями, трактами глубинных драконов, Старших Богов и тех кузнецов с солнцами вместо глаз, что выковали звезды? А крутящиеся около звезд миры — всего лишь шлак, отбросы кузен, бледные и обгорелые, на которых ползучие твари распускают хвосты тщеславия своего.
Хвосты тщеславия своего. Такое сказал ему один старый провидец, и по непонятной причине эти слова прочно засели в мозгу Корабба; едва он вытаскивал их, чтобы поиграть смыслами, как глаза его души загорались восторженным удивлением. Да, таков обычай людской. Он видит это снова и снова. Как павлины. Одержимые самомнением, почитающие себя способными достать головами до небес ночных. Провидец должен был быть гением, чтобы сказать так точно, уместить ТАКОЕ в три слова. Не то чтобы он хорошо понимал, что такое тщеславие… Кораббу вспомнилось, как однажды он спросил значение этого слова у некоей старухи, а та закудахтала и полезла ему под тунику, доставая пенис — что, само собой, было неожиданно и неприятно. Если не учитывать непроизвольную реакцию. Воспоминание вызвало смутное беспокойство, и он сплюнул в трепещущий огонь.
Леомен Молотильщик сидел напротив; рядом с собой он поместил кальян, забитый смесью вина и дурханга, а в рот вставил кончик трубки, вырезанный в подобие женского соска — даже окрашенный в розоватый цвет. Глаза вождя в свете костра блестели темно-красным, веки опустились. Казалось, все его внимание сосредоточено на лижущих дрова языках.
Корабб нашел кусок дерева длиной в руку, но легкий как дыхание девушки. Он догадался, что внутри прячется слизень — бирит, и начал ковырять древесину кончиком ножа. Существо завертелось на острие, и это зрелище, увы, снова напомнило о приключении с пенисом. Он разрубил червяка на две части и начал уныло сосать, пачкая бороду соком. — Ах, — промямлил он, набив рот, — у него икра. Вкусная.
Леомен поднял глаза и снова впился в трубку. — Мы теряем лошадей, — сказал он.
Корабб глотнул. Вторая половина слизня дергалась на кончике ножа, роняя нитку жемчужной икры. — Ну, командир, мы успеем, — ответил он, высунул язык и подхватил икру. Затем сунул в рот остатки твари и тщательно пережевал. — Думаю, четыре, пять дней.
Глаза Леомена блеснули: — Ты знаешь.
— Куда мы идем? Знаю.
— А почему — тоже знаешь?
Корабб бросил палку в костер. — И'Гатан. Первый из Святых Городов. Там умер из-за измены Дассем Альтор, прокляни его имя. И'Гатан, древнейший город мира. Построен на дымоходе кузницы Бездны, на костях ее кузнеца. Семь И'Гатанов, семь великих городов, отмеряющих века, видели мы, и нынешний стоит на сломанных костях шести прежних. Город оливковых Рощ, город сладкого масла… — Корабб нахмурился. — О чем был вопрос, командир?
— Почему.
— Ах да. Ты знаешь, почему ты выбрал И'Гатан? Потому что мы ожидаем осады. Этот город трудно штурмовать. Глупцы — малазане истекут кровью на его стенах. Мы добавим их кости к прочим, к костям самого Альтора…
— Он не умирал там, Корабб.
— Как? Ведь есть свидетели…
— Ранению — да. Попытке убийства. Но нет, друг мой, Первый Меч не умер, он еще жив.
— Но где же он?
— Где — не важно. Лучше спрашивай: КТО ОН? Спроси это, Корабб Бхилан Зену'алас, и я дам ответ.
Корабб начал думать. Даже утопающий в парах дурханга Леомен Молотильщик слишком умен для него. Сообразительный, способный видеть то, что не видит Корабб. Лучший полководец, когда-либо рожденный Семиградьем. Он победил бы Колтейна. С честью. Если бы он стоял во главе, победил бы и Тавору, и Даджека Однорукого. Вот это было бы настоящее освобождение, для всех Семи Городов, и восстание против проклятой империи расплескалось бы широко, пока ее иго не спадет со всего мира. Это трагедия, настоящая трагедия. — Благословенный Дессембрэ замети следы наши…
Леомен выпустил целое облако дыма. Согнулся пополам, жестоко закашлявшись.
Корабб схватился за водяной мех и бросил его в руки вождю. Тот наконец — то перевел дыхание и начал пить. Удовлетворенно разогнулся, вздохнул: — Ты чудо, Корабб Бхилан Зену'алас. Скажу честно — я и не надеялся!
Корабб приуныл. — Вы издеваетесь, командир?
— Нет, вовсе нет, благословенный Опоннами безумец — последний мой друг среди живых — вовсе нет. Повелитель Трагедии. Дессембрэ. Это Дассем Альтор. Уверен, что ты и сам догадался, да и подумай: для культа, религии со жрецами и прочими нужен бог. Живой бог.
— Дассем Альтор возвысился?
— Я в это верю. Хотя он не ценит божественность. Отрицает, как Аномандер Рейк из Тисте Анди. И поэтому блуждает, вечное бегство и, наверное, вечная охота.
— На что?
Леомен покачал головой: — И'Гатан. Да, мой друг. Там мы встанем, и его имя станет проклятием в устах малазан, вечно будет горчить на их языках. — Его глаза вдруг сурово сузились. — Ты со мной? Невзирая на то, что я буду приказывать, даже если покажусь безумцем?
Что-то во взоре вождя напугало Корабба, но он кивнул. — Я с тобой, Леомен Молотильщик. Не сомневайся.
Сухая улыбка. — Я не стану ловить тебя на слове. И все же спасибо.
— Почему ты сомневаешься?
— Потому что только я знаю, что намерен сделать.
— Расскажи.
