— Кто?
— Непотребос Вздорр, толстая ты корова. О ком еще тут можно говорить?
— Не знаю, кто это сказал. Я краем уха слушала. Думаю, Улыба. Вроде бы Улыба. Ну, я уж покаталась бы с таким парнем…
— Улыба — не парень.
— Да я о Вздорре…
— Ты хочешь спать с Вздорром?
Мозель подскочил к Бутылу: — Ты насмехаешься над моими солдатами, а?
— Совсем нет, сержант. Просто пришел сказать, что встреча…
— О да. Слышали.
— От кого?
— Не помню, — пожал плечами тощий сержант. — А это так важно?
— Все сильнее убеждаюсь, что напрасно теряю время.
— Не хочешь времени терять? Ну, ты не уникален.
— А ось вроде не сломана.
— А кто сказал, что сломана?
— Тогда почему вы разобрали фургон?
— Мы так долго глотали пыль из-под колес, что захотели отмщения.
— Но где извозчик? Где грузчики?
Острячка зловеще ухмыльнулась.
Мозель дернул плечом, показал вниз, в канаву. В желтой траве неподвижно лежали четверо связанных, с заткнутыми ртами мужчин.
Взводы сержантов Собелоне и Тагга сгрудились, пялясь на борцовский поединок. Бутыл увидел, что бьются Лизунец и Курнос. В дорожную пыль летели монеты, а грузные пехотинцы кряхтели и дергались, сплетясь ногами и руками. Он видел круглое, потное, покрытое пылью лицо Лизунца; солдат медленно моргал и двигал челюстями, как будто что — то жевал. Глаза его, как обычно, выражали непостижимую невозмутимость.
Бутыл толкнул Толя, стоявшего справа: — Для чего они дерутся?
Толь скривил тонкие, бледные губы. — Все очень просто. Два взвода, марширующие колонной, сначала один впереди, затем, соответственно, другой, делом доказывая, что пресловутое 'боевое братство' есть всего лишь продукт плохой поэзии и вульгарных песен, коими барды тешат презренную толпу. Короче, вранье. Перед тобой кульминация, выявление их низменных, животных инстинктов…
— Лизунец откусил Курносу ухо! — сказал капрал Рим, подошедший слева.
— Ох. Его он и жует?
— Угу. Неплохое занятие…
— А Тагг и Собелоне знают об этой схватке?
— Угу.
— Значит, у Курноса теперь одно ухо и ни одного носа?
— Угу. Придется лицо прикрывать.
— А это не он женился на той неделе?
— Угу. Вон, на Хенно. Она ставит против него. Ну, она в нем не лицо любит — если ты понимаешь, о чем я.
Бутыл заметил краем глаза низкий холм, на котором стояли несколько кривых, согнутых деревьев гилдинга. — Это старое кладбище?
— Ну, выглядит похоже.
Бутыл молча протолкался сквозь толпу зрителей и вскоре был на земле мертвых. Сержант Бальзам нашелся в тесной яме, вырытой расхитителями гробниц; он двигался кругами, приплясывая, и монотонно бормотал себе под нос.
— Сержант, капитан прик…
— Заткнись. Я занят.
— На закате, в овечьем загоне…
— Прерви заупокойную молитву дальхонезца, и тысячи тысяч поколений твоего рода проведут жизнь под игом проклятия. Волосатые ведьмы украдут твоих детей и детей твоих детей, изрубят в куски, сварят с овощами и клубнями, добавив нити тончайшего шафрана…
— Я закончил. Всех известил. До свидания.
— …дальхонезские шаманы с поясами из змей возлягут с твоей женщиной, и она родит ядовитых покрытых черными кудрями червяков…
— Замолчи, сержант, или я сделаю твою куклу…
Бальзам выскочил из ямы с вытаращенными глазами. — Злодей! Поди прочь! Я тебе ничего не сделал! — Повернулся и помчался в степь достойными газели прыжками.
Бутыл повернулся и начал долгий путь в лагерь.
Он нашел Смычка собирающим арбалет. Каракатица с интересом смотрел на это. Рядом с ним стоял ящик морантских припасов. Округлые снаряды виднелись из — под сдвинутой крышки — словно черепашьи яйца лежат в песке. Остальные солдаты взвода отошли подальше и подозрительно следили за сапером.
Сержант поднял голову: — Бутыл, ты всех нашел?
— Да.
— Отлично. Как поживают в других взводах?
— Славно поживают, — ответил Бутыл. Он смотрел на тех, что сидели вдели от костра. — В чем дело? Если коробка рванет, упадут даже стены И'Гатана, а вы и половина армии полетите кровавыми ошметками.
Сослуживцы состроили овечьи морды. Корик вроде бы небрежно встал, хмыкнув: — Да я тут давно сидел. Потом Тарр и Улыба подошли, чтобы охладиться в моей тени.
— Мужик врет, — сказала Улыба. — А ты, Бутыл, почему вдруг добровольно вызвался бегать по поручениям капитана?
— Потому что не глуп.
— Да ну? — буркнул Тарр. — Но ты же вернулся?
— Я думал, они уже закончили. — Он отогнал зудевшую у лба муху, сел поближе к костру. — Сержант, вы представляете, что скажет капитан?
— Саперы и щиты, — пробурчал Каракатица.
— Щиты?
— Да. Мы поползем на карачках, а вы остальные будете нас прикрывать от стрел и камней, пока не выроем мины; потом все побегут назад, но как бы быстро все не бежали, надо еще быстрее.
— То есть это путешествие в один конец.
Каракатица оскалился.
— Все будет гораздо хитрее, — сказал Смычок. — Надеюсь.
— Она полезет на рожон, вот что будет.
— Может, да, может, нет. Она захочет, чтобы к моменту оседания пыли большая часть армии еще дышала.
— Минус несколько сотен саперов.
— Мы стали редкостью. Она не захочет нас напрасно тратить.
— Для Малазанской Империи это будет не впервой.
Сержант глянул на Каракатицу: — А может, просто убить тебя сейчас и покончить с проблемой?
— Забудь. Я заберу с собой всех вас. Недоноски жалкие.
Сержант Геслер появился со своим взводом. Они начали разбивать бивуак неподалеку. Бутыл заметил, что среди них нет капрала Буяна.
Геслер подошел к ним. — Скрип.
— Калам и Быстрый вернулись?
