Однажды, когда они прогуливались по берегу, вдыхая аромат свежего весеннего ветерка, Дольф как бы в шутку спросил:
– Знаете ли вы, как сильно вы мне нравитесь?
– Значит, вы напишете обо мне книгу?
– Вы считаете, я должен это сделать?
Кассандра на миг опустила глаза, потом, взмахнув ресницами, покачала головой:
– Нет, не думаю. Обо мне писать нечего. В моей жизни не было ни побед, ни достижений, ни свершений. Вообще ничего.
Синие и черные глаза продолжили этот разговор без слов – время для откровений еще не наступило. Потом Дольф спросил:
– Вы так думаете?
– Это правда. Я родилась, живу, потом умру. За мою жизнь мне предстоит переменить множество нарядных платьев, посидеть на тысяче банкетов, бесчисленное количество раз сходить в оперу… Больше в моей жизни ничего не будет.
Кассандре было всего двадцать девять лет, но она давно уже свыклась с мыслью о том, что от судьбы ей ждать нечего.
– А как же ваша пьеса?
Она лишь пожала плечами. Ответ был очевиден. Клетка, даже если она из золота, все равно клетка. Но Кассандра беззаботно рассмеялась:
– Поэтому сами видите, моя единственная на-дежда на славу и бессмертие – это вы. Вставьте меня в роман, превратите в какой-нибудь экзотический персонаж.
Дольф не осмелился сказать ей, какое место она занимает в его воображении. Он взял ее под руку и так же шутливо ответил:
– Договорились. Готов учесть ваши пожелания. Кем вы хотели бы быть? Какая профессия кажется вам достаточно экзотической? Хотите, сделаю вас шпионкой? Хотите – хирургом? Может быть, любовницей какого-нибудь знаменитого человека?
Кассандра скорчила гримасу:
– Нет, Дольф, все это скучно. Дайте-ка подумать…
Они сели на траву, и она, сняв широкополую шляпу, распустила по плечам свои светлые локоны.
– Пожалуй, сделайте меня актрисой… Примадонной лондонской сцены… А потом… – Она наклонила голову и, сверкнув перстнями, стала накручивать прядь волос на палец. – А потом я поеду в Америку и стану там звездой.
– В Америку? А куда именно?
– В Нью-Йорк.
– А вы там бывали прежде?
Она кивнула:
– Да, мы ездили с отцом, когда мне исполнилось восемнадцать. Эта была сказка…
Кассандра запнулась. Еще чуть-чуть – и она начала бы рассказывать Дольфу, как их принимали в Нью- Йорке миллиардеры Асторы, а в Вашингтоне сам президент. Но говорить всего этого не следовало – Кассандра не хотела произвести впечатление, она хотела, чтобы Штерн стал ее другом. Не стоит играть с ним в эти великосветские игры, подумала она. Каким бы знаменитым Дольф ни стал, ему все равно никогда не сделаться своим в мире знатных и богатых. Оба они это понимали, но никогда вслух на эту тему не говорили.
– Так что там было? – спросил Дольф. Его худощавое красивое лицо было совсем рядом.
– Мы оба буквально влюбились в Нью-Йорк. Особенно я.
Кассандра вздохнула и несколько печально посмотрела на пруд.
– Нью-Йорк похож на Берлин?
Она пренебрежительно покачала головой, словно от этого движения Шарлоттенбургский замок и прочие берлинские красоты могли рассеяться, как туман.
– Нет, Нью-Йорк – он удивительный. Он новый, современный, деловой, волнующий.
– Вы хотите сказать, что Берлин – город скучный? – не выдержав, рассмеялся Дольф. Ему германская столица до сих пор казалась центром мира, городом, к которому подходили все те эпитеты, коими Кассандра наградила Нью-Йорк.
– Вы надо мной смеетесь, – с упреком сказала молодая женщина, но в ее взгляде упрека не было.
Она успела полюбить эти совместные прогулки. Все чаще и чаще Кассандра находила время, чтобы ускользнуть из дома, оставив позади все повседневные заботы, и оказаться в парке как раз в то время, когда Дольф выходил на прогулку.
Он ласково посмотрел на нее:
– Да, не стану отрицать. Надеюсь, вы не в обиде?
– Нет. – Помолчав, она добавила: – У меня такое чувство, будто я знаю вас лучше, чем кого бы то ни было на всем белом свете.
Дольф испытывал то же самое, и это вселяло в него тревогу. Кассандра превратилась для него в недостижимую мечту, иллюзию, обретавшую реальность лишь на время кратких свиданий в парке.
– Вы ведь поняли, что я хотела сказать?
Штерн кивнул, не находя нужных слов. Он не хотел бы испугать ее. После этого прогулки могли прекратиться.
– Да, я понял.
На самом деле он понял ее гораздо лучше, чем ей могло показаться. Охваченный внезапным безумным порывом, Дольф взял ее за хрупкое запястье и прошептал:
– Не выпить ли нам чаю?.. У меня дома?
– Сейчас?
Ее сердце затрепетало. Да, Кассандра очень хотела бы этого, но как же… Нет, это совершенно невозможно…
– Да, прямо сейчас, – кивнул он. – Или у вас есть какие-то другие дела?
Она медленно покачала головой:
– Других дел у меня нет.
Проще простого было бы сказать, что у нее назначена встреча или, допустим, приглашены гости. Но Кассандра не стала лгать. Она подняла на него свои бездонные синие глаза и тихо сказала:
– С удовольствием.
Впервые они оставили пределы зеленого Эдема и, чересчур оживленно беседуя и смеясь – чтобы не выдать нервозности, – направились к выходу из парка. Дольф рассказывал Кассандре всякие смешные истории, а она звонко смеялась, придерживая на ходу край широкополой шляпы.
Почему-то они, не сговариваясь, ускорили шаг. У обоих возникло ощущение, что цель, ради которой они несколько месяцев встречались возле пруда, близка.
Тяжелая резная дверь бесшумно раскрылась, и Кассандра оказалась в просторном мраморном холле. Возле антикварного бидермайеровского стола на стене висела огромная картина в золоченой раме. Шаги гулко отдавались под высокими сводами.
– Так вот где живет знаменитый писатель.
Дольф нервно улыбнулся и бросил шляпу на стол.
– По правде говоря, этот дом познаменитее меня. В семнадцатом веке он принадлежал какому-то вельможе, да и в последующие столетия владельцы этих чертогов были гораздо аристократичнее нынешнего хозяина.
Штерн горделиво осмотрелся по сторонам и просиял счастливой улыбкой, когда увидел, что Кассандра с почтением разглядывает резной потолок в стиле рококо.
– Здесь просто чудесно, Дольф.
Она казалась притихшей, и он протянул ей руку.
– Пойдемте, я покажу вам весь дом.
В остальных комнатах было так же красиво, как в мраморном холле: высокие лепные потолки, наборный паркет, хрустальные канделябры, высокие узкие окна, откуда открывался вид на цветущий сад. На первом
