горячей от дневного солнца тиковой палубе. Не пить ничего, кроме фруктовых соков и изредка – пива. Раз в два-три месяца заходить в экзотический порт, как «Летучий голландец», чтобы провести ночь в прибрежной таверне среди контрабандистов и торговцев копрой и живым товаром. Постепенно приобрести сомнительный авторитет среди отбросов общества и малайских пиратов… Заново перевести на русский Лондона и Стивенсона и литературно обработать собственные мемуары. Вот цель жизни на ближайший год. И непременно, сразу по выходе в море, выбросить за борт радиостанцию. Хватит!
А что будет с миром, Галактикой, Вселенной? Да что угодно. Я все же надеюсь, что они оставят нас в покое. Не тревожься о дне грядущем, грядущий день сам позаботится о себе, каждому дню достанет своей заботы. Будем жить по Хайяму: «Вина налей мне, и можешь уходить, куда – мне все равно».
– Я вас понимаю, – задумчиво произнесла Сильвия. – Но мне кажется, что ваши планы несколько… преждевременны. Еще ничего не закончилось. Сейчас подадут ужин, я пойду переоденусь. И вы переоденьтесь тоже…
К столу Сильвия вышла в длинном, до пят халате алого китайского шелка, расшитом черными с золотом драконами. Ткань была настолько тонкой, хотя и непрозрачной, что Андрей смог увидеть – под халатом на ней нет больше ничего. Игра продолжается, господа, подумал он, сохраняя на лице полную невозмутимость. Посмотрим, как она поведет себя дальше.
– Я готова. Так что там у вас получилось с Антоном? Рассказывайте подробно, у нас масса времени…
– На третий? Да, на третий день после похорон Ленина, без всякого мавзолея, разумеется, просто в могиле рядом с Инессой Арманд (Крупская очень возражала, но Троцкий настоял на своем, да и сестры поддержали), я снова с помощью профессора вышел в астральное пространство. Удолин на своем языке называет его Универсальным психическим полем Вселенной, а Антон – Гиперсетью. В нем, в этом поле, меня уже ждал Антон. В той же пещере, у того же не успевшего прогореть костра. Пещера, как я понимаю, своего рода терминал, конечная станция на пути из мира материального в идеальный. Или черт его знает какой. Со всеми этими игрищами я утратил марксистское видение истории, а заодно и представление, как правильно отвечать на основной вопрос философии.
Антон объяснил мне, как сделать следующий шаг. То есть уже находясь внутри сна, ввести себя в транс следующего порядка. И что, оказавшись в нем, следует делать.
Сколь бы ни был могуч мой человеческий мозг, даже задействованный на все сто процентов своей потенциальной мощности, воспринимать непосредственно абстракции высших степеней он не в состоянии. Он должен их хоть как-то адаптировать. Словно бы самому себе словами пересказать содержание бетховенской симфонии. И если там я видел и понял пусть десятую часть истины, то сейчас хорошо бы осознать не половину, куда там, а процентов хоть бы двадцать от того, что мне открылось… Но все же, все же… Все то, что раньше мне сообщалось отрывочно, в виде наобум перелистываемых страниц книги на полузнакомом языке, сейчас предстало как реферат ее же, но по-русски.
Таким образом я узнал практически все, что меня касалось. И, как я уже говорил, в доступной для меня форме. Если бы на моем месте оказался Сашка, он увидел бы и осознал все это как-то иначе. Например – в виде гигантской модели нервной системы, со всякими нейронами, аксонами, периферическими нервами и многомерной послойной разверткой мозга. А я – философ и психолог по образованию, с художественным способом восприятия, переформировал идею Гиперсети в зримое, мультипликационное изображение Вселенной, с Галактиками, Туманностями, Звездными скоплениями, наблюдаемыми словно из ее физического центра. Острота зрения позволяла видеть на миллионы парсек и фокусировать взгляд на любой выбранной точке.
Вдобавок вся картина была многослойной и многомерной. Реальности, существующие в данный момент, обозначались нежно-голубым флюоресцирующим светом. Бывшие, но стертые – всевозможными оттенками красных тонов, от бледно-розового до багрового. Гипотетически возможные в будущем – зеленые, причем интенсивность окраски означала степень вероятности. Суперпространство Вселенной пронизывали сплошные и прерывистые линии, символизирующие причинно-следственные связи. Они непрерывно перемещались, исчезали и возникали вновь, пульсировали… Конечно, никакого представления о том, что я видел на самом деле, мои жалкие слова передать не в силах, говорю я все это лишь для того, чтобы ты знала – я там был, я это видел.
Мне стало понятно, как вести себя внутри Сети, что и зачем нужно делать. Как если бы вдруг Левашов научил меня обращаться с его Большим компьютером, и для меня внезапно приобрели смысл мелькающие на экране слова и символы.
Я узнал, нашел на «схеме» нашу Галактику и нашу Реальность, увидел твой мир аггров и Конфедерацию форзейлей. Понял их взаимоотношения внутри и вне нашей Реальности. И в самом деле, если Земля – это данность, инвариант, то они – продукт и инструмент «Игры». Как на шахматной доске. Есть король, которого запрещено бить, а можно только гонять по полю до того или иного исхода партии, а есть все остальные фигуры. Мир форзейлей, допустим, ферзь нашего цвета, а агрры – ладья противника. Или тоже ферзь. Пока что наш ферзь побил чужого. Убрал с доски, но не более. Тот существует и ждет своего часа. В коробочке. Это наводит на размышления…
При этих словах Сильвия, слушавшая его спокойно, вдруг вскинула голову, даже приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но не сказала. Шумно вздохнула и сделала рукой жест, предлагая продолжать.
– Ну вот. Узнал я все это, и начались мои странствия по Сети. Мне было сообщено, наверное, что существует некий «Узел», который заключает всю информацию о земной Реальности, о ее существовании, о месте внутри всей этой Гиперсети. Я воспринимал его как участок мозга, ведающий зрением, слухом или еще какими-то конкретными способностями. Или, по-другому сказать, как микросхему в памяти компьютера. И я его нашел, этот «Узел». Но не понимал, что я должен делать дальше. То есть я чувствовал – идеальным решением было бы как-то его блокировать, устранить из Сети или перерезать ведущие к нему «провода» причинно-следственных связей. Тогда мы на самом деле выпали бы из поля зрения «Игроков». Может быть, и навсегда, причем сохраняя за собой возможность самим вмешиваться в ход «Игры».
Сам же я не мог до такого догадаться, значит, кто-то мне такую мысль внушил? Гроссмейстер, играющий белыми? Не есть ли это разновидность шулерства? Точно по Ильфу – Петрову: «Остап украл ладью и спрятал ее в карман».
Но ладья ведь не может украсть сама себя, значит, действительно… Да что действительно? Пусть я не фигура, но и не игрок тоже. Скорее, соседский пацан, которого взрослый дядя подучает пошутить с другим дядей…
Хотел бы я знать, а как такое совершить? Я чувствовал себя диверсантом, рассматривающим карту. Вот вражеская территория, вот мост, который нужно взорвать. Я вижу его изображение, могу представить, как он выглядит в натуре. А дальше? Стереть его с листа резинкой? Безнадега? Пожалуй – нет. Карта – реальность, мост – реальность. Остается что? Придумать, как перейти фронт, как добраться до моста и снять охрану. С помощью инженеров рассчитать, сколько нужно тола и куда его закладывать. А потом
