дочки, а они у вас все наперечет, подходящей по возрасту и характеру не нашлось, – так же тихо ответила Ирина.
Шульгин потрудился над ней на славу, доказал, что не зря хвалился своими способностями гримера. Она и вправду выглядела рафинированным, может, немного женственным, но вполне убедительным молодым человеком лет двадцати – двадцати двух, безусловно, аристократом, с загорелым лицом, украшенным аккуратными каштановыми усами.
Оделась Ирина в стиле спортсмена-автомобилиста: большое клетчатое кепи с наушниками, блестящая кожаная куртка, клетчатые бриджи и ботинки-бульдоги с крагами.
Сам Шульгин нарядился в достаточно обычный, удобный и неброский твидовый костюм и прорезиненный плащ-реглан, на голове котелок, в руке массивная трость со спрятанным внутри мощным дробовиком.
На всякий случай – внизу могли быть слуги – Сашка задвинул засов двери, выходящей на просторную лестничную площадку.
Сравнительно быстро, часа за полтора, они осмотрели весь обширный этаж, двадцать пять или тридцать комнат, и жилых, и, так сказать, представительского назначения, соединенных многочисленными коридорами и коридорчиками в сложный, разветвленный и запутанный лабиринт, каким и должно быть родовое гнездо природной аристократки, обеспечивающее ощущение защищенности, комфорта и связи с теряющейся во временах норманнского вторжения вереницей почтенных и именитых предков.
Шульгину было немного странно вновь видеть дом, в котором он был совсем недавно, месяца два-три назад по собственному счету, входить в комнаты, ничуть с тех пор не изменившиеся, и в другие, которые прошлый раз были обставлены функциональной мебелью восьмидесятых годов, а сейчас загромождены тяжелыми диванами, креслами, стульями и столами стиля «модерн», какими-то никчемными бамбуковыми этажерками, расписными шелковыми ширмами, многочисленными цветочными кадками и горшками.
Но следов пребывания здесь Сильвии и Андрея они не находили. Все было в идеальном порядке, пыль вытерта и цветы недавно политы, но не похоже, чтобы тут нормальным образом жили.
Ирина почувствовала разочарование и одновременно облегчение. Стараясь не признаваться себе в этом, она больше всего боялась застать Новикова с хозяйкой, например, в постели или просто весело проводящим время в компании здешних ее друзей, забывшим, что Ирина ждет его и волнуется…
Но этого не случилось, и с новой силой вспыхнула тревога другого рода. Куда они исчезли, если, возможно, вообще не появлялись в этом доме?
Шульгин и Ирина вернулись в каминный зал, из которого начали осмотр дома. Присели в кресла, немного расслабились. Сашка нашел в богатом домашнем баре Сильвии бутылку с незнакомым ему сортом ирландского виски и совсем уже собрался его продегустировать, как вдруг внизу, в глубине дома раздался далекий собачий лай. Он стремительно приблизился, и вот уже на лестничной площадке хрипели и задыхались от ярости два, а то и больше пса, кидаясь на двухстворчатую дверь так, что она вздрагивала, несмотря на толщину и прочность петель и засовов.
– Пара минут – и появятся слуги и охрана, – отметил Сашка, отставляя так и неналитый бокал. – Еще немного поспорят, что делать, и вызовут полицию. Или сразу начнут ломать, как думаешь?
Ирина, впервые в жизни оказавшись в положении застигнутого на месте преступления грабителя, испугалась. Вскочила с кресла, побледнела, что было видно даже сквозь грим, растерянно завертела головой, не зная, как поступить. Шульгин наблюдал за ней с улыбкой, ожидая, скоро ли она опомнится, поймет, что никакой опасности для них не существует.
Ей потребовалось на это секунд десять – недопустимо много для профессионалки.
– «Стар стал папаша, рука не та, глаз не тот…» – процитировал он персонажа давнишнего милицейского романа «Дело пестрых», бестселлера шестидесятых годов.
Виновато потупившись, Ирина вытащила из кармана свой портсигар. Шульгин кивнул одобрительно.
– Так. И куда же мы пойдем?
– Домой, наверное. – Она откинула украшенную алмазной монограммой крышку и стала набирать нужную комбинацию на клавиатуре, прикрытой фильтрами сигарет.
Слуги наконец добрались до двери, возбужденно переговариваясь и обсуждая стратегию наиболее правильных действий. Голоса сквозь толстые полотнища дверей доносились глухо.
Шульгин отрицательно покачал ладонью.
– Не домой. В ближайший темный переулок… – прошептал он.
Открылось квадратное, два на два метра, окно перехода, окруженное по периметру фосфоресцирующей бледно-фиолетовой рамкой, за которой видна была перспектива ночной лондонской улицы. В сыром тумане тусклыми ореолами светились газовые фонари. Ирина что-то регулировала, время от времени невольно оглядываясь на двери, шум за которыми усиливался. Там, наверное, собрались уже все обитатели дома.
Риск состоял в том, что, согласно принципу неопределенности, не подстрахованное стационарной установкой поле могло забросить их или не в ту точку пространства, которая требовалась, или в другое время. Плюс-минус несколько часов, месяцев, а в худшем случае и лет.
Рамка, ограничивающая межпространственный канал, скользила вдоль темных фасадов домов, пока слева не обозначился вдруг узкий, совсем уже не освещенный переулок, почти щель между глухими кирпичными цоколями.
– Стоп!
Нижний край рамки уравнялся с поверхностью мокрой вымощенной каменными плитами панели, и Шульгин, не забыв погасить свет в холле, шагнул в сырую мглу. Ирина – за ним. И тут же закрыла проход.
– Так. Конец первой серии. Начинаем вторую… – Шульгин вновь ощутил себя в своей стихии. – Пойдем.
– Куда теперь?
– А вот как раз туда, откуда ушли… – И, на ходу объясняя свой план, он повлек Ирину на улицу, в
