Торжествующие друзья дофина занимались тем, что делили добычу, которая теперь уже не могла от них ускользнуть.
Жестокое соперничество разгорелось между двумя двоюродными братьями одного возраста, одинаково жаждущими могущества и славы, между Франциском Бурбонским, графом д'Энгиен, виновником победы при Черизоле, и Франциском Лотарингским, графом д'Омаль, героем Булонского сражения.98 Им было по двадцать шесть лет. Энгиен сблизился с дофином во время заключения Крепийского договора, но растущее влияние Омаля восстановило его против Генриха и привело к его переходу в противоположный лагерь. Лишь его авторитет пока скрадывал влияние Генриха и Гизов и позволял королю поддерживать зыбкое равновесие.
Однако зимой 1546 года, когда двор находился в Ла Рош-Гюйоне, пылкая молодежь предалась своему любимому времяпрепровождению, за неимением настоящей войны, ее подобию. Был построен импровизированный форт, который атаковали и защищали, бросаясь снежками. Генрих и Омаль командовали наступающими, Энгиен — защитниками форта. Игра переросла в ссору с нанесением взаимных оскорблений и чуть ли не в драку.
Когда мир с огромным трудом был восстановлен, усталый Энгиен присел на скамейку, стоявшую у стены замка. Над головой графа открылось окно, и из него выпал ящик, который сломал ему шею. Через несколько дней герой Черизоле умер.
Кто был виновен в этой смерти? Фаворит дофина, друг Гизов, итальянец Корнелио Бентивольо? Он уверял, что невиновен, что это была чистая случайность. Немногие поверили в это, но Франциск I запретил какие бы то ни было поиски или преследование.
«Галантный король» чувствовал, как страх сковывает его мысли. В среде созданного им двора, прибежища изящества, любезности и культуры, которой не было равных, он с ужасом наблюдал появление нравов, подтверждавших его худшие подозрения. Он не желал знать о том, считают ли те, кто придут к власти после него, преступление одним из средств достижения своих целей.
С тех пор среди непрекращающихся развлечений, на глазах мифологических героев, украшавших волшебные дворцы, противоборствующие стороны расположились лагерем друг против друга, подобно двум армиям, готовым перейти к военным действиям. Иногда внезапные кратковременные стычки напоминали о том, что страсти вот-вот разгорятся.
Сестра герцогини д'Этамп была замужем за «дамским угодником, который больше хвастался своей одеждой, чем своим военным искусством», Ги Шабо, бароном де Жарнаком, родственником адмирала де Бриона.99 Этот малообеспеченный молодой человек одевался с такой роскошью, в такие пышные наряды, что вызывал к своей персоне недоброжелательный интерес. Вполне вероятно, что кто-то донес до слуха вдовы Великого Сенешаля, что он якобы является любовником сестры своей жены и получает от нее деньги.
Однажды дофин неожиданно спросил у молодого человека, как ему удается «позволять себе такие расходы, быть столь расточительным». Жарнак ответил, что его мачеха (вторая жена его отца) была к нему добра, «поддерживала его». Генрих сделал вид, что понял это превратно: он объявил о том, что «щеголь», по его собственному признанию, являлся любовником своей мачехи.
Такое оскорбление в то время бросало пятно на всю семью. Жарнак, забыв об осторожности, поклялся, что «тот, кто произнес эту ложь, кто бы он ни был, — злодей, презренный человек и трус».
Сказанное прямым образом затрагивало честь Генриха. Принц не мог сражаться с простым дворянином, но его мог заменить кто-нибудь другой.
Франсуа де Вивон, господин де Ла Шатеньере, попросил оказать ему честь стать участником этой схватки. «Он утверждал, что именно к нему Жарнак обратил эту реплику, которую до этого повторял сотни раз, и запретил ему говорить по-другому».
Они были полной, практически символической, противоположностью. Представитель двора Франциска I был рослым, стройным, изящным, гибким, элегантным молодым человеком. Сторонник дофина был, в первую очередь, бойцом: «сильный, коротконогий, плечистый», он охотно бился с двумя атлетами одновременно, мог повалить быка, схватив его за рога. Он провел бесчисленное количество дуэлей.
Именно он попросил у короля разрешения сражаться за дофина.
«Сир, — написал он, — узнав, что Ги Шабо недавно был в Компьене, где он заявил, что кто угодно, сказавший, будто он хвастался, что спал со своей мачехой, — злодей и презренный человек; на это, Сир, с Вашего разрешения и на Ваше милостивое усмотрение, я отвечаю, что он низко солгал и солжет еще столько же раз, сколько скажет, что он мне не говорил чего-нибудь из того, о чем я Вам рассказал; так как он мне говорил об этом множество раз и хвастался, что спал со своей вышеупомянутой мачехой».
Встревоженный Франциск запретил поединок. Дофин, Диана и их друзья утешались тем, что изводили Жарнака остротами и оскорблениями. Через некоторое время несчастный сам стал умолять короля изменить свое решение, но Франциск не желал и слышать об этом.
Перспектива вскоре обрести господство вскружила голову Генриху и осторожной Диане, на которых все же повлияло бахвальство их приближенных. Однажды, когда фавориты высказывали свои далеко не скромные планы на будущее, дофин увлекся и сам. Он начал говорить о своем будущем правлении, заявил, что вернет коннетабля, и распределил между своими друзьями основные государственные должности.
В углу сидел и слушал шут Брианда. Как только представление окончилось, он помчался к королю, который сидел за столом.
— Храни тебя Господь, — сказал он, — Франциск де Валуа!
Его Величество изумился:
— Вот это да! Брианда, кто тебя научил этому?
— Святые небеса! Ты больше не король, а ты, господин де Те, больше не командующий артиллерией, это — Бриссак. А ты, ты больше не первый камергер, это Сент-Андре. А ты… — И он продолжил. Затем, вновь обращаясь к королю, он сказал:
— Черт возьми, скоро ты увидишь здесь господина коннетабля, который заставит тебя ходить по струнке и быстро научит ремеслу шута. Беги, черт тебя побери! Ты мертв!
Госпожа д'Этамп закричала от страха. Франциск, в сильном возбуждении, приказал шуту рассказать, кто окружал дофина во время этой возмутительной сцены. Когда он услышал их имена, его обуял гнев. Он вызвал капитана своей шотландской гвардии и, во главе отряда из тридцати человек, ринулся к апартаментам своего сына. Но молодые безумцы заметили исчезновение Брианда и успели сбежать. Король обнаружил там только слуг: нещадно избив их, он принялся ломать мебель.
Дофин покинул двор и скрывался в течение месяца. Затем доброжелатели устроили их примирение, хотя Франциска усмирила не нежность. Теперь он ненавидел и даже боялся своего сына, но этот сын был наследником трона, к тому же последним из Валуа. Публичная ссора могла бы дорого обойтись для Франции.
Так, Генрих вновь занял свое место. Взамен король сослал Сент-Андре, Бриссака, Дампьера, всех тех, кто неосторожно осмелился делить его добро.100
Даже и речи не было о том, чтобы в опалу попала госпожа де Брезе. Франциск I был вынужден и дальше терпеть бесстрастное лицо этой великой женщины в черном, которая спокойно ждала его смерти.
Смерть стремительно приближалась к королевским дворцам. В январе 1547 года она унесла с собой Генриха VIII Английского, что порадовало Франциска I. По словам Сен-Мориса, «во время бала он весело смеялся и заигрывал с дамами».
Все изменилось, когда английский дворянин, подтвердивший «весть о кончине покойного короля Англии, передал ему то, что тот сказал при смерти, а именно, что Франциск должен вспомнить о том, что также смертен: это предупреждение поразило его… и в тот же момент он почувствовал себя больным».
Это был насморк, которому никто не придал большого значения. В то же время 11 февраля у короля случились «три приступа возобновляющейся на третьи сутки лихорадки», которая больше уже не оставила его. На протяжении целого месяца вечный странник переезжал из одного замка в другой, как будто хотел таким образом утомить болезнь, изнуряющую его. Не прекращая этой борьбы, он перемещался из Ла Мюет в Виллепре, из Дампьера в Лимур, из Рошфора в Сен-Жермен. Двенадцатого марта он находился в Рамбуйе, намереваясь провести там только один день, но тут в четвертый раз у него появился ужасный «нарыв», в
