давно выросла — зато они были такие красивенькие!) и туфельки, она продолжала спрашивать себя, что такое этот Рино и будет ли там дядя Джон. Габриэла его почти не знала и не была уверена, что он ей нравится, однако она чувствовала, что если мистер Уотерфорд окажется там, куда они поедут, то мама будет довольна и не станет наказывать ее — во всяком случае, часто. Кроме того, дядя Джон казался ей очень спокойным человеком, потому что он никогда не кричал на маму. Правда, Габриэла боялась, что разочарует его точно так же, как папу. С некоторых пор это была ее навязчивая идея. Порой ей даже казалось, что любой человек, которого она хоть немножечко полюбит, в конце концов начнет ее ненавидеть. Как это возможно, она представляла себе не очень хорошо; козни злой феи Умиранды были бы здесь самым подходящим объяснением, но Габриэла уже давно не верила в эту давнишнюю свою выдумку. Но ведь любила же она папу, и чем все это закончилось? Как предотвратить неизбежную катастрофу, Габриэла не знала. Ей оставалось только надеяться, что дядя Джон придумает что-нибудь замечательное и очень умное. Тогда все они спасутся от злого рока.
Стараясь избавиться от тревожных мыслей, Габриэла снова начала писать рассказы, только на этот раз главным их героем был дядя Джон. Он представал в образе могучего рыцаря, отдаленно напоминавшего благородного и справедливого короля Артура. Он побеждал злую Умиранду одной левой, расколдовывал Габриэлу и заодно освобождал папу, который томился в сыром подземелье у злодея Барбакрюкса, после чего они вчетвером, включая и маму, начинали жить весело и счастливо в большом светлом замке под названием Рино.
Увы, Элоиза нашла эти истории и, разорвав их на мелкие кусочки, кричала на Габриэлу. «Маленькая шлюха, ты сама положила глаз на Джона Уотерфорда!»
Габриэла так и не поняла, что мама имела в виду и почему она так рассердилась. Она очень старалась, описывая дядю Джона, однако маме это почему-то не понравилось. Оставив без внимания пару уже привычных оплеух, Габриэла села писать еще один рассказ, в котором дядя Джон был теперь похож уже на Прекрасного Принца из сказки о Золушке. За это ей тоже здорово попало.
Мать застала ее как раз в тот момент, когда девочка описывала чудесный бархатный камзол с золотыми пуговицами и бархатные штаны до колен — парадный наряд героя. «Что тебе понадобилось в его штанах?!» — вопила Элоиза, награждая дочь звонкими шлепками по мягкому месту, и Габриэла, глотая слезы, почему- то подумала, что дядя Джон был бы очень недоволен, если бы узнал, как мама с ней обращается.
В новом рассказе, который приснился ей ночью, дядя Джон вместо феи Умиранды боролся с мамой и побеждал ее, но дальше Габриэла смотреть не захотела и проснулась. К ней снова вернулось ощущение, обретенное однажды, — она ненавидит маму. Ясно, что такую скверную девчонку не в состоянии терпеть возле себя ни один нормальный человек.
Вскоре после Пасхи, когда ранним субботним утром Элоиза и Габриэла сидели за завтраком, мать неожиданно подняла голову и улыбнулась дочери. За всю жизнь Габриэлы это случилось, без преувеличения, в первый раз. Девочка готова была испугаться, и только недобрые огоньки, плясавшие в глубине глаз матери, подсказали ей, что все в порядке, ничего из ряда вон выходящего не происходит.
— Завтра я уезжаю в Рино, — торжествующе произнесла Элоиза. Габриэла на всякий случай кивнула. Она просто не знала, как ей следует реагировать. Впрочем, Элоиза выглядела если не счастливой, то, по крайней мере, довольной.
— Ты собрала вещи? — снова спросила она, и Габриэла кивнула еще раз.
После завтрака Элоиза сама поднялась в детскую, чтобы проверить ее чемодан. Первым делом она собственноручно выкинула оттуда два любимых платья Габриэлы, которые были ей откровенно малы, но, к удивлению девочки, ничего не сказала и даже не отвесила обязательного в таких случаях подзатыльника. Никаких других непростительных ошибок дальнейшая тщательная инспекция не обнаружила, и Габриэла вздохнула с облегчением, когда мать отодвинула чемодан и выпрямилась.
В детской оставались только кровать, тумбочка, письменный стол и стул. Картинок на стенах здесь никогда не было, единственную фотографию отца, которая когда-то стояла на столе, Элоиза своими руками разорвала и выкинула, пол был чисто вымыт, а зимняя одежда в стенном шкафу была убрана в одинаковые пластиковые чехлы серовато-розового цвета.
— Наряды тебе не понадобятся. Не забудь свою школьную форму, — вот и все, что сказала Элоиза, убедившись, что детская находится в образцовом порядке.
— Не забуду, мамочка, — ответила Габриэла.
На самом деле мать просто не заметила ее школьной юбки и жакета, которые Рабриэла положила на самое дно чемодана. Она не знала, сколько времени они пробудут в Рино, к тому же школьная форма ей нравилась — она была очень удобной и достаточно длинной, чтобы скрывать постоянные синяки на руках и ногах. Впрочем, сейчас от ее синяков остались лишь едва заметные желтые пятна, но кто мог поручиться, что в Рино все не начнется сначала?
«Дядя Джон может поручиться», — с гордостью подумала Габриэла. Накануне вечером она написала длинный рассказ о том, как дядя Джон и Иисус Христос поплыли из Калифорнии в Антарктиду, чтобы спасти папу, прикованного ледяными цепями к огромному айсбергу, носившемуся в открытом океане по воле ветров и течений. Рассказ был надежно спрятан под матрасом — зная, что мать непременно проверит ее чемодан, Габриэла рассчитывала достать его лишь перед самым отъездом.
— Кстати, — сообщила Элоиза, не скрывая своего сарказма, — в июне твой папа женится. Я уверена, ты будешь рада об этом узнать.
Она хотела уязвить ее в очередной раз, но Габриэла почувствовала лишь разочарование. Грустно, что дяде Джону и Иисусу Христу не удалось освободить папу. Теперь он никогда не вернется к ней. И все же она была рада, что папа жив, что он не попал под машину и что его не съел страшный людоед Барбакрюкс. (На эту тему она сочинила сразу несколько рассказов, и в конце концов ей стало казаться, что с папой действительно случилось что-то ужасное. Никак иначе объяснить его упорное молчание она не могла.) — Ты никогда больше его не увидишь, — добавила Элоиза, внимательно наблюдавшая за выражением лица девочки. — Ты ему совсем не нужна — как и я. Ему всегда было на нас наплевать. Твой отец никогда не любил ни тебя, ни меня, и я хочу, чтобы ты запомнила это на всю жизнь.
И, ожидая ответа, она пристально поглядела на Габриэлу, которая молча стояла перед ней. В глазах Элоизы снова появились опасные искорки.
— Он никогда не любил нас, — с нажимом повторила она. — Ты ведь знаешь об этом, не правда ли?..
Габриэла кивнула. Иного выхода у нее просто не было. Ей хотелось сказать матери, что она не верит ни одному ее слову, но, видит бог, это могло стоить ей жизни.
Наученная собственным горьким опытом, Габриэла была теперь гораздо мудрее во всем, что касалось матери.
Не то чтобы она научилась лицемерить — просто стала гораздо осторожнее. Например, не собиралась нарываться на побои, защищая папу, которого все равно здесь не было. К тому же он, возможно, действительно не очень любил ее.
Но тут она вспомнила, как папа смотрел на нее в их последнюю встречу, и еще больше запуталась. Его взгляд яснее ясного говорил, что он все еще любит ее. Как же тогда мама может говорить, что… Неужели мама лжет?
Это была совершенно новая мысль, и Габриэла обдумывала ее весь остаток дня. Элоиза ушла куда-то с друзьями, и девочка, сделав себе огромный сандвич, долго сидела на кухне в одиночестве. У нее никак не укладывалось в голове, что мама может обманывать ее. До сих пор каждое ее слово девочка принимала за чистую монету, но теперь… Теперь весь мир, все ее представления о себе, о папе летели вверх тормашками. «Нет, лучше об этом не думать, — решила она наконец. — Лучше я подумаю о Рино».
Но и из этого тоже ничего путного не вышло. Габриэла знала только одно — ей предстоит далекое путешествие, во время которого она увидит много нового и интересного. Что ждет ее в Рино, зачем они туда едут — этого Габриэла не могла себе даже вообразить. Ей было ясно, что ответы на все свои вопросы она получит, только когда окажется там, в этом таинственном городе, и от этой неизвестности она чувствовала себя неуютно.
И, как ни странно, при мысли о том, что ей придется покинуть этот дом, Габриэле стало чуточку печально.
Здесь она прожила всю свою жизнь, по этим комнатам ходил ее отец, и ей до сих пор чудился чуть
