взрослой, чтобы все они были ей интересны, однако она старалась слушать внимательно, чтобы не разочаровать новую знакомую.
К сожалению, ей это не вполне удалось. После разговора с Габриэлой Натали столкнулась в коридоре с сестрой Лиззи и, не удержавшись, шепнула ей, что «эта девочка — еще совсем ребенок». Впрочем, учитывая, что Габриэле предстояло жить в одной комнате с сестрами, Натали тут же пообещала, что они будут добры к ней.
В конце концов, Габриэла попала в монастырь всего на несколько недель, и все были уверены, что она будет отчаянно тосковать по дому.
Но в первую свою ночь в монастыре Габриэла думала вовсе не о доме, не о матери и даже не об отце. Она думала о женщине, утешавшей ее сегодня утром. Габриэла хорошо помнила сильные руки, которые крепко обнимали ее и дарили незабываемое ощущение безопасности и любви. Все беды, страхи и напасти, от которых она страдала на протяжении всей сознательной жизни, разом отступили, испугавшись этих теплых и сильных рук. Габриэла думала, что еще никогда она не встречала никого, кто хотя бы отдаленно был похож на мать-настоятельницу. С ней Габриэле было очень легко и спокойно, и на мгновение она даже задумалась о том, чтобы стать монахиней.
Впрочем, Габриэла отлично понимала, что все это — пустые мечты. «Та мама» никогда бы ей этого не позволила.
Комнатка, в которой она теперь жила вместе с Джулией и Натали, была маленькой и голой, с крошечным решетчатым окошком, выходившим в монастырский сад.
Лежа на своей железной кровати, Габриэла видела в окошке луну, которая медленно плыла над верхушками деревьев. Глядя на нее, девочка спрашивала себя, где сейчас может быть Элоиза. Габриэла твердо знала, что, пока мать не вернется, она может считать себя в полной безопасности.
Габриэла пока еще плохо представляла себе монастырский распорядок и правила, которым должны были подчиняться и монахини, и послушницы, однако она была совершенно уверена, что здесь ей нечего бояться. Никто не будет ее бить, никто не будет с криком врываться к ней в спальню посреди ночи, никто не будет обвинять ее во множестве промахов и проступков, никто не будет ненавидеть ее только за то, что она появилась на свет…
Наконец она заснула с мыслями о монахинях, которые дружелюбной толпой обступили ее в трапезной, о непоседливой и шумной Натали, о сестре Лиззи, о старенькой привратнице Марии Маргарите с беззубой, но удивительно доброй улыбкой. Но самое главное, с ней теперь навсегда была высокая и сильная женщина с мудрыми глазами и ласковым лицом, которая, ни слова не говоря, просто распахнула перед ней свое сердце. И Габриэле — этой птичке с перебитым крылом — оказалось в нем тепло и уютно, словно в родном гнезде.
По привычке свернувшись под одеялом в ногах своей новой кровати с лязгающей панцирной сеткой, Габриэла почувствовала, как раны в ее собственной душе начинают потихоньку затягиваться.
На следующий день Габриэлу разбудили в четыре утра. Таков был монастырский распорядок, и для нее никто не собирался делать исключения. Вместе с монахинями Габриэла отправилась в монастырскую церковь и молилась там на протяжении двух часов. Когда взошло солнце, все сестры дружно запели, и Габриэла подумала, что ничего более прекрасного и возвышенного она в жизни не слышала. Согласный хор множества голосов прославлял Бога Всемогущего — того самого Бога, которому Габриэла так горячо молилась на протяжении нескольких лет и в существовании которого она уже начинала серьезно сомневаться. Но, услышав торжественное церковное пение, в котором сливались воедино вера и любовь, она сердцем поняла, что такую молитву Господь просто не может не услышать и не принять. Любовь Бога низливалась на них с Небес. Когда утренняя служба закончилась, Габриэла почувствовала себя окрыленной и успокоенной.
Из церкви все отправились в столовую. За завтраком разговаривать не полагалось: сестра Лиззи успела шепнуть девочке, что по монастырскому уставу за утренней трапезой все должны предаваться размышлениям о том, что хорошего они сделают сегодня во имя божье. Габриэла только кивнула в ответ — она уже начинала кое-что понимать. Сестры должны были нести людям утешение, веру и любовь, что требовало от них особой сосредоточенности и отречения от всего мирского.
После завтрака, действительно прошедшего в полном молчании, монахини разошлись по своим комнатам, чтобы прочесть коротенькую благодарственную молитву и отправиться на работы. Габриэла тоже вернулась к себе.
Она уже знала, что будет учиться вместе с Натали и Джулией, Преподавать им разные предметы будут две старые монахини, которые когда-то были школьными учительницами. В монастыре для этого существовала небольшая классная комната с настоящей черной доской и чуланом, в котором хранились карты и самые разные наглядные пособия.
Занятия начались в восемь часов. С восьми и до полудня девочки писали, читали, решали математические задачки, занимались латынью и прослушали лекцию по Священному Писанию. После обеда Габриэла и Натали снова вернулись в класс, чтобы выполнить «домашнее задание». На это ушло еще два часа. В конце концов старая монахиня, благословив, отпустила их, и Натали Повела Габриэлу в сад. Там она вручила ей небольшую тяпку и показала, как правильно рыхлить монастырский огород, засаженный всякой зеленью.
Габриэла проработала до самого вечера и очень устала, но это была приятная усталость. Правда, ее огорчало, что с самого утра она не видела матушку Григорию.
Они встретились только за ужином. У девочки от радости засветились глаза, но сказать она ничего не посмела — за ужином также разговаривать не разрешалось.
Но когда трапеза закончилась, матушка Григория сама подошла к Габриэле и, ласково улыбнувшись, поинтересовалась, как прошел ее первый день в монастыре.
— Тебе понравилась наша школа? — спросила она, и Габриэла кивнула. Учиться в монастыре было гораздо труднее, чем в обычной школе, поскольку здесь не было перемен. Находиться один на один сразу с двумя преподавательницами было непривычно, однако ей это даже нравилось. Что касалось работы в огороде, от которой у нее уже начинали ныть все мускулы, то Габриэла была рада, что живет здесь не нахлебницей и тоже может внести свой маленький вклад в общее дело. В монастыре ей с каждой минутой нравилось все больше и больше. У каждого здесь были свои обязанности, своя цель, и каждый трудился не покладая рук. Кроме того, под защитой монастырских стен было как-то очень спокойно и благостно.
Обитательницы монастыря просто жили, а не боролись за существование. Но больше всего Габриэлу поразило то, что все, с кем бы она ни сталкивалась, стремились что-то ей дать, а не отнять. Это казалось тем более странным, что большинство сестер пришли в монастырь не просто так, а имея для этого вескую причину. У многих из них души были опалены жестоким миром. Но здесь им ежедневно приходилось отдавать другим то тепло, которое у них еще оставалось. И это непонятным образом не опустошало их до дна, а наоборот — наполняло их души подлинными сокровищами. Габриэла — Габи, как ее теперь называли почти все сестры, — была почти уверена, что она сможет, непременно сможет стать такой же, как монахини.
Конечно, привыкнуть к подобному образу жизни за один день было трудно — уж очень сильно он отличался от всего, что Габриэла знала раньше. Однако ей очень нравилась ее новая жизнь. Обитательницы монастыря — и в особенности сама мать-настоятельница — казались полной противоположностью ее матери. В них не было ни эгоизма, ни жестокости, ни равнодушия, ни гнева. Их жизни были полны любви, гармонии, смирения и стремления служить другим. И этого, похоже, было вполне достаточно, чтобы каждая из них чувствовала себя счастливой.
Впервые в жизни счастливой себя чувствовала и Габриэла.
Вечером в обитель приехали двое священников, в обязанности которых входило исповедовать сестер и отпускать им грехи. Монашенки и послушницы выстроились в очередь в монастырской церкви. Сестра Лиззи предложила Габриэле пойти с ней.
Габриэле уже давно исполнилось десять, и для исповеди не существовало никаких формальных препятствий. Больше того, раз уж она попала в монастырь, значит, она должна была исповедоваться и ходить к причастию. Поэтому Габриэла тут же согласилась и, пройдя в монастырскую церковь, встала в самый конец очереди.
Очередь шла быстро. Исповедь каждой сестры занимала совсем немного времени, что ничуть не
