— Мне очень жаль, Джо, — сказала она, вкладывая в эти слова все сострадание, все тепло своей души. Габриэла очень хорошо представляла себе, через что он прошел.
— Спасибо, — Габи, — откликнулся Джо и поглядел на нее с благодарностью. Он хотел добавить что-то еще, но ему помешал один из монахов, который приблизился к ним, очевидно, полагая, что они обсуждают недавний матч.
— У тебя отличный удар, сын мой, — сказал монах. — Верный глаз и сильная рука. Я давно не видел, чтобы любитель играл так профессионально.
Джо смущенно поблагодарил за комплимент, но Габриэле показалось, что в глубине души он был рад переменить тему.
Вскоре священники и монахи засобирались к себе.
Перед самым отъездом Джо еще раз подошел к Габриэле, чтобы попрощаться. Она стояла с сестрой Люс и сестрой Антонией. Отец Коннорс сердечно поблагодарил их за игру и за пикник.
— Спасибо за все, — сказал он, незаметно глянув в сторону Габриэлы, и она догадалась, что он благодарит ее за то, что она его выслушала.
— Да благословит вас Господь, святой отец, — ответила она, и Джо кивнул. Они оба нуждались в благословении небес — в благословении, в прощении и исцелении своих старых ран. Габриэла совершенно искренно считала, что Джо заслуживает этого — заслуживает даже больше, чем она сама.
— Спасибо, сестра, — промолвил он. — И до свидания.
Спокойной ночи, сестры.
Он прощально махнул рукой и пошел к группе своих товарищей, которые, собрав спортивное снаряжение, уже усаживались в желтый школьный автобус с надписью «Школа Святого Стефана» на борту. Потом автобус зафырчал и отъехал. Габриэла медленно пошла к себе, чтобы переодеться к вечерним молитвам. Поднимаясь в толпе послушниц по узкой монастырской лестнице, она вспоминала весь сегодняшний день: и угощение, и бейсбол, и прохладный шипучий лимонад в тонких стаканах, но сильнее всего ей врезалось в память короткое прикосновение к теплым, чуть дрожащим пальцам Джо.
— ..Не правда ли, сестра Берни?
— Что? — Габриэла подняла голову и обернулась через плечо. Одна из шедших за ней сестер о чем-то спрашивала ее, но в задумчивости Габриэла не расслышала вопроса.
— Что ты говоришь. Марта? — повторила она. — Я не расслышала…
Все сестры давно знали, что Габриэла не очень хорошо слышит, и никогда не сердились, если она просила повторить вопрос. Поэтому сейчас никому из них даже в голову не пришло, что она может думать о молодом священнике и о его брате.
— Я сказала, что у Марии Маргариты просто восхитительное печенье, — сказала сестра Марта. — Надо будет обязательно вызнать у нее рецепт.
— Да, печенье было замечательное, — рассеянно откликнулась Габриэла, продолжая подниматься по лестнице. Мысли ее были сейчас в тысяче миль от кулинарных способностей старой монахини. Она представляла себе стремительный блеск быстрой реки, опасный водоворот под обрывом, темную голову в самой середине коварной воронки и маленького мальчика, который, заливаясь слезами, бегал по крутому, скользкому берегу. У него было такое несчастное лицо, что Габриэла вдруг потянулась к нему всем сердцем — потянулась через время и через расстояние. В эти минуты она отдала бы все, что у нее было, чтобы вернуться на двадцать пять лет назад на берег реки в Огайо — протянуть руку утопающему и утешить плачущего мальчугана. Но, увы, это было невозможно.
Даже во время вечерней молитвы она продолжала видеть перед собой глаза взрослого Джо Коннорса и слезы на его щеках. Сегодня она особенно горячо молилась Пресвятой Деве Марии и Иисусу, прося их сделать так, чтобы Джо простил себя.
Когда Габриэла вернулась к себе в дортуар и легла, ей приснилось, что она все-таки попала на берег той реки и протянула утопающему Джимми какую-то ветку. Но когда Габриэла вытащила мальчугана из воды, она вдруг увидела, что у Джимми — лицо взрослого Джо Коннорса. Он был мертв. Габриэла проснулась с криком, вся в холодном поту.
Глава 11
После праздника Четвертого июля Габриэла не видела Джо несколько дней. В монастыре продолжали говорить о пикнике, а бейсбольный матч сразу же вошел в историю обители. Многие сходились на том, что в будущем году нужно будет непременно повторить игру, только уже не смешивая составы. Шутили, что отбивающей нужно поставить матушку Григорию. «Уж она-то промаха не даст!» — веселились послушницы, и Габриэла смеялась вместе со всеми. Настроение у нее было великолепным, и она с нетерпением ждала, когда Джо снова приедет в монастырь на исповедь.
Однако когда отец Коннорс снова появился в монастыре, он, к огромному удивлению Габриэлы, был с ней холоден, почти враждебен. Казалось, Джо за что-то сердится на нее и едва сдерживается, чтобы не сказать резкость. Габриэла просто не знала, что думать, и терялась в догадках. Может быть, он заболел или был чем-то сильно обеспокоен. Как бы там ни было, он удерживал ее на расстоянии одним своим видом. Габриэла даже решила, что Джо жалеет о своей откровенности.
Ей очень хотелось спросить у него, как он себя чувствует, но она не осмелилась. Вокруг было слишком много монахинь и послушниц. В конце концов, Джо был священником и не пристало болтать с ним попусту. Правда, он никогда не подчеркивал этого обстоятельства, и Габриэла по-прежнему не представляла, что могло так сильно изменить его отношение всего за несколько дней.
После мессы Джо выслушал ее исповедь, но был очень немногословен. Несколько раз Габриэле даже казалось, что он не слушает. В конце исповеди он велел ей десять раз прочесть «Слава Марии», двадцать раз — «Отче наш» и, немного подумав, прибавил к этому еще сорок поклонов. Иными словами, Джо был не похож сам на себя, и Габриэла окончательно утвердилась в мысли, что с ним что-то не так.
Темнота исповедальни придала ей смелости.
— С тобой все в порядке, Джо? — шепотом спросила она.
— Да, — раздалось из темноты за деревянной решеткой. Ответ был резким и коротким. Габриэла примолкла и не осмелилась расспрашивать дальше.
Что-то случилось, поняла она. Внимательный, чуткий, немного лукавый Джо исчез; вместо него появился какой-то незнакомый человек: чопорный, раздраженный, рассеянный.
После исповеди Габриэла прочла молитвы, назначенные ей в качестве наказания, положила двадцать поклонов перед статуей покровителя монастыря Святого Матфея и, покинув церковь, отправилась выполнять поручение сестры Эммануэль. Еще вчера Габриэла обещала ей помочь разыскать хозяйственные ведомости за прошлый месяц, которые куда-то запропастились. Габриэле почему-то казалось, что они находятся в одной из пустующих келий, временно превращенной в архив. Обычно там хранились старые бухгалтерские книги. Но иногда — совершенно мистическим образом — туда попадали и совершенно свежие ведомости и ордера. Как-то Габриэла нашла там еще не оплаченный счет за поставки муки и сухофруктов, который они целую неделю искали всем монастырем. С тех пор она искренне считала, что все потерянные документы какие-нибудь младшие ангелы сносят именно туда.
Выйдя из церкви, Габриэла поднялась на крытую галерею, свернула в центральный коридор и, найдя нужную дверь, отперла ее. Сняв со стеллажа большую картонную коробку с документами, она поставила ее на стол и стала перебирать лежащие в коробке бумаги. От бумаг поднималась удушливая пыль, и Габриэла несколько раз чихнула.
Потом она услышала в коридоре шаги. Шаги миновали дверь кельи, остановились, потом снова вернулись.
Габриэла, краем ухом прислушивавшаяся к этим звукам, даже не обернулась. Она очень боялась пропустить искомый документ.
Скрипнула дверная петля. Кто-то вошел в комнату.
Габриэла знала, что это не может быть никто из сестер. Монахини ходили совершенно бесшумно, их движение сопровождал лишь легкий шорох длинных, достававших до самого пола накидок. Если бы Габриэла дала себе труд задуматься, то сразу бы поняла, что эти тяжелые шаги принадлежат мужчине, но она была слишком сосредоточена на своих поисках.
Наконец Габриэла почувствовала, что кто-то стоит прямо у нее за спиной, и, заложив пальцем то место, до которого дошла в своих поисках, досадливо обернулась.
