Он вертел в руках ордер, не зная, что и сказать. Улыбался растерянно. Но в бумаге все было правильно — его фамилия, имя, отчество, дата и номер решения жилищной комиссии райисполкома, положенные подписи и печать.
— Да вы не сомневайтесь, все совершенно законно. И даже участковый вам не станет надоедать визитами и ненужными расспросами, потому что сам начальник райотдела поставлен в известность, что данная жилплощадь числится по особому списку.
Ну, вроде как служебная, а чья и зачем — не его дело. Попозже, когда завершим нашу операцию, обставим все как положено, будто вы таким образом премированы за образцовое выполнение заданий партии и правительства.
«Вот-вот, — с привычным скептицизмом подумал Буданцев. — Можно так, а можно и наоборот. Кто его знает, который я по счету „законный владелец“?»
Но ничего вслух не сказал, сбросил шинель, присел к столу, невольно осматриваясь уже по-хозяйски, прикидывая, что неплохо бы стол переставить к окну, подбелить стены и потолок над газовой плитой, а с пола соскоблить коричневую краску и покрыть голые доски спиртовым лаком.
Выпили по полстакана, закурили. И Лихарев продолжил предыдущий разговор ровно с того места, на котором остановился:
— И последнее недоумение мое рассейте — что же это за организация должна быть у нашего наркома, если по тайному сигналу через какие-то полчаса способна выслать в нужное место великолепно подготовленную группу, членам которой не нужно ничего даже предварительно объяснять, все действуют автоматически, абсолютно безошибочно. Где они опыта набрались? В архивах милиции и госбезопасности есть примеры аналогичных акций хотя бы за последние десять лет?
Буданцев сидел, пристыженно опустив глаза. Как пацана мордой об стол повозили.
А он-то сам хорош, расфантазировался.
Валентин же неожиданно опять сменил пластинку:
— Но в целом, по замыслу, версии ваши крайне интересны, я их по своей линии, безусловно, проработаю. Однако, Ваша забота — пока заняться первой, основной. Исходя из того, что нарком все это на самом деле совершил и теперь скрывается. — Уловил желание Буданцева возразить, предостерегающе поднял руку. — Не спешите. Во-первых, это все-таки гораздо вероятнее прочих экзотических гипотез, во- вторых, наша главная задача — найти наркома. Желательно живого.
А вдруг он действительно крупный специалист в области тайных убийств? Японский шпион, самурай — ниндзя, к примеру. Не приходилось слышать? Ладно, позже подробно расскажу, а в двух словах — это ребята, владеющие такими приемами и навыками, что забраться без крючьев и кошек на пятый этаж по кирпичной стене, убить человека свернутой в трубку газетой или карандашом для них раз плюнуть.
Я об этом давно читал, а теперь вот вспомнилось. Так что ищите наркома-убийцу с применением всех доступных вам оперативных средств.
Проверьте, кстати, никаких у него корней и связей по самурайской линии нет? Товарищу Шадрину эту же версию вкручивайте. Работайте со всей отдачей. Поскольку никаких других перспектив у вас лично все равно не имеется. Вы меня поняли?
— Да чего уж тут не понять.
— Ну и слава богу. Еще выпьете?
— Спасибо, нет. Мне же еще к Шадрину на доклад.
— Тогда пойдемте. Подвозить не буду, чтобы лишний раз не светиться. И так за десять минут не торопясь доберетесь. Теперь вам близко.
— Всякое даже самое отдаленное место к чему-нибудь да близко, а самое близкое от чего-нибудь да отдалено, — усмехнувшись, ответил Буданцев.
Глава 17
Шадрин уже ждал Буданцева, нервничая. Кончались вторые сутки поисков, а результат — ноль. Запросы по всем райотделам и отделениям ГУГБ и милиции Москвы и двенадцати прилегающих областей ничего существенного не дали, хотя сеть была наброшена плотная, с мелкими ячейками. Опрошены все инспектора ОРУДа, находившиеся в эти дни на улицах и дорогах, все сельские участковые, работники бензозаправочных станций в радиусе двухсот километров от столицы.
«Эмки» с номером Р-5–22–17 никто не видел, брошенных машин без номеров не обнаружено, подходящих по приметам мужских или женских трупов — тоже. Агентура из уголовных и сексоты, работающие в самых различных слоях общества, пока молчали, да и надежды на этот контингент было изначально мало. Вряд ли член правительства имел связи на воровских «малинах» и блатхатах.
Зато задержанных — партийных, советских и хозяйственных работников, имевших несчастье в эти дни появиться на территории чужих районов и областей в черных «эмках», — оказалось сотни. Посаженные отвечать на телефонные звонки работники давно осатанели, крича сорванными голосами в трубки:
— Нет! Не Ф-3–44–77! И не Шумахер! И два мальчика, а не одна девочка.
Шадрин с ужасом, будто никогда раньше с подобным не сталкивался, начал понимать, какую тупую, нерассуждающую, лишенную даже намека на разум машину он запустил.
Наблюдательное дело на Шестакова тоже было на удивление скудно. С самого двадцать шестого года, когда оно было заведено, жизнь будущего наркома выглядела прозрачной как стеклышко.
Вот если бы его требовалось посадить или расстрелять, можно было зацепиться за любую из трех заграничных командировок, или службу в царском флоте, или за отца — преподавателя реального училища. Но для целей объективного расследования эти сведения не давали ничего.
А между тем тучи и над самим Шадриным, и даже над Заковским ощутимо сгущались. Явных признаков пока не было, но нюх старший майор имел отменный.
Самое главное — никак себя не проявляли те, кто был заинтересован в аресте наркома. Если бы удалось допросить неудачливого самоубийцу Чмурова. Но он после операции был так плох, что ни о какой беседе нечего и помышлять еще неделю, по мнению врачей.
Кто дал ему команду доставить задержанного именно в Сухановскую, о чем имелась сделанная его рукой пометка в журнале? И почему до сих пор не поступило запроса в тюрьму, доставлен ли туда арестованный нарком?
Так в принципе бывало, иные сидели в камерах месяцами, ожидая первого допроса, но здесь, похоже, шла другая игра.
Складывалось впечатление, что некто отдал соответствующую команду, а узнал о происшедшем (от кого?) — и залег на дно.
А чье распоряжение понимающий субординацию и весьма опытный сотрудник кинулся бы исполнять, не поставив в известность непосредственного начальника? Таких людей в принципе могло быть только трое. Из тех, кто известен Шадрину: сам начальник ГУГБ, он же заместитель наркома внутренних дел комкор Фриновский, оперативный секретарь ГУГБ и начальник секретариата НКВД. Только они напрямую могли приказать что-то Чмурову, предупредив также о необходимости молчать. Любой другой руководитель, невзирая на число ромбов в петлицах, над сотрудником спецотдела власти не имел.
Ну и еще, конечно, оставался сам «железный сталинский нарком», Николай Иванович Ежов. Только ему-то зачем таиться? Он бы уже давно рвал и метал, матерился тонким ломающимся голосом, все было бы хотя и страшно, но хоть понятно.
А вот первые трое. Шадрин доложил свои соображения Заковскому и теперь ждал Буданцева с глупой надеждой на чудо.
Наконец муровец прибыл. Старший майор распорядился подать свежезаваренного чаю.
— Слушаю вас, Иван Афанасьевич, — сказал он, стараясь выглядеть совершенно спокойным и благожелательным.
Буданцев подробно доложил о результатах осмотра, дополнительной судмедэкспертизы, допроса понятых и сотрудников, обнаруживших трупы.
— Ну и что из всего этого следует?
