неожиданности произвел ты. Что дальше, великий стратег?
— Что ты такая неигривая сегодня?
— У меня нет сил играть в твои игры.
— Хорошая отговорка, умная.
Он сел на корточки перед ней, опершись на ее колени, привалившись к ним всем телом так, что ее ноги упирались в его грудь. Таис чувствовала его тепло и тяжесть, его мужскую сильную плоть. Опаловые глаза смотрели скептически-проникновенно, или, другими словами, нагло и вызывающе, в двух пядях от ее лица. Это был удар тяжелой артиллерии — «ворона». Но она решила побороться.
— Я не уйду, пока не загоню этого зверя.
— Что это? — проговорила она с невозмутимой улыбкой мраморной статуи.
— Я не уйду, сказал я себе, пока она не перестанет быть «букой» и не улыбнется мне. И вот…
— Я улыбнулась. Подумать только, — насмешливо парировала она, — опять получилось по- твоему.
— Да, какая тоска, все одно и то же. Почему ты не принимаешь мои приглашения и лишаешь меня своего общества? — спросил он по-прежнему шутливо.
— Потому что в моем обществе нет удовольствия.
— Ты теперь навсегда сделалась «букой»?
— Да, видимо, тебе придется поискать другое приятное общество.
Таис хотелось сказать «ты нашел», как о свершившемся факте, но она сдержалась и решила не падать так низко.
— Надеюсь, ты шутишь? Мур-р-р… — он помурчал вместе с кошкой. — Наш разговор напоминает мне детство. — Он интуитивно переводил разговор в другое русло. — Когда мне было лет 11, а сестре Клеопатре — 10, она тоже обижалась и так со мной разговаривала. Теперь ты напомнила мне ее еще и этими капризами.
— Я разве на нее похожа?
— Нет, абсолютно. Она похожа на меня. Просто я испытываю к тебе схожие чувства.
— Я тебе ее заменяю?
Даже отчужденный непривычный иронично-вызывающей интонацией, ее голос волновал Александра, как всегда. Он любил звук ее голоса и был рад, что снова слышит его. Ее афинское слегка шипящее «с», повышающаяся мелодика в конце фразы, то, как она вдыхала…
— Нет, ее нельзя заменить. Ты мне напоминаешь очень хорошее время — Гефестион из этого времени, и многое хорошее, лучшее во мне и в моей жизни. Когда все — впервые. Когда ты каждый день ожидаешь счастья и получаешь еще больше, чем ожидаешь. Это — святое, понимаешь, о чем я говорю?
— Как будто ты вдруг открыл глаза и увидел мир впервые. — Она поняла его.
— Да. Именно так. Первый уникальный раз, прекрасное начало всего. Клеопатра осталась там.
— Но она же есть, и вы увидитесь.
— Если это случится, то это будут другие Александр и Клеопатра. Той жизни больше нет.
— А Гефестион?
— А Гефестион есть, какой молодец, да, ему удался этот фокус. Он — чудесное исключение. — Александр улыбнулся кротко и счастливо.
— Какая она, Клеопатра?
— Умница, каким мне не быть, несмотря на то что ее пол для нее большое препятствие. Сильней меня — ибо она воюет с мамой, а это похлеще, чем с Дарием. А может, ей все легче, потому что разум преобладает в ней над чувствами. Как она спокойно отнеслась к своему замужеству! Хотя царские дети по любви не женятся.
— А как же твои родители?
— Исключение. Ну, а чем кончился этот брак по страстной любви? Любовь и власть… Любовь к власти оказалась сильнее любви. В борьбе за власть… друг над другом погибла любовь. — Александр задумался, рассеянно отвел глаза.
— Ты часто вспоминаешь дом и семью?
— Нет. Некогда думать о прошлом. Ну что, мы помирились? — вернулся он к началу разговора. — Придешь ко мне на пир?
— Я не в настроении. — Таис снова насторожилась.
— Кто тебя обидел? Мы оторвем негодяю голову, — он снова говорил в шутливом тоне, который она не могла переносить. — Не хочешь больше со мной дружить?
— Я хочу уехать…
— Куда уехать, враг вокруг, — не понял он.
— В Афины, — неожиданно для себя самой сказала Таис.
— В Афины?! — Александр изменился в лице и в полном смятении пересел на стул. — Ты шутишь?
Таис отметила, что этот вопрос он задал уже во второй раз.
— Ты не хочешь в Египет, ты не хочешь в Вавилон, в Сузы, ты хочешь в Афины? Что ты там забыла? Как можно не хотеть увидеть мир, если есть такая возможность?
— Не в том дело. Меня влекут чужие страны, но мне не хватает людей, которым я нужна, близких…
— Тая, я не верю своим ушам. Твоя дверь увешана венками в знак любви и почитания. Нет такого мужчины на свете, который бы отказался быть тебе «близким», нужным и всем, что бы ты ни выдумала!
— Есть, ты, например, — быстро вставила Таис.
— Я — не в счет… С другой стороны, что я делаю все время? Я стою на коленях и умоляю тебя прийти ко мне на ужин. И ты еще никому не нужна… Откуда у тебя эти мысли? От сидения на одном месте? Меня самого угнетает эта осада, ненавижу долгие остановки. — Он вдруг сделал Тир причиной своей досады и, так странно закончив свой монолог, на время погрузился в себя. Но потом вспылил снова:
— У меня хандра, я не в настроении, — передразнил он ее. — Что у тебя в голове, — он ткнул ее пальцами в лоб, — тебе туда надо кошку положить…
— Ты говоришь не о том, — наконец тихо сказала Таис.
— Ты выбрала не лучшее время подбрасывать мне новую тему для размышления.
— Вот потому-то я и хочу в Афины.
Александр смотрел на нее исподлобья.
— В Афины… На то время, пока я буду думать, надеюсь, останешься ждать здесь, — саркастически заметил он после долгой паузы и вдруг воскликнул: — О чем мы говорим! И как мы говорим друг с другом?!
— Да нет никаких «мы», есть я и ты, и пропасть между нами.
— О чем разговор, — опять воскликнул он и прижал руки к груди, — объясни мне на пальцах. Я ничего не понимаю… — Он взял ее руку, которой она нервно гладила безучастно мурлыкающую равнодушную кошку.
— Мы живем в разных мирах, — сказала Таис и высвободила свою руку.
Разговор принимал опасный поворот. Это уже произошло.
— Я так не думаю. Просто сейчас я занят другими делами. Ты обиделась, что я не появлялся?
— Нет, не на это… — Она пожала плечами.
— Значит, все-таки на меня? Но ты же понимаешь, за всем нужен глаз да глаз. Этим бараньим головам ничего нельзя доверить. У нас война как-никак.
— Война — это война, а я — это я.
Александр хотел рьяно возразить и уже открыл было рот, но быстро передумал и решил, что будет умнее повиниться и попытаться замять дело.
— Да, я виноват, я должен был уделить тебе время, ты права…
Таис раскусила его хитрость и усмехнулась.
— Да нет. Ты мне ничего не должен. Никто — никому — ничего — не должен.
