нашествию. Через четыре недели Польша капитулировала. История боев за Варшаву вызвала слезы на глазах Беаты.
Еще через месяц евреям было приказано убраться из Вены, а все польские евреи от четырнадцати до шестидесяти лет были посланы на принудительные работы. Ужасы продолжались, и не было им конца.
Учитывая все происходящее, как и то, что Германия находилась в состоянии войны, Рождество выдалось невеселым. Не стал исключением и монастырь, несмотря на ободряющие письма из Голландии, от сестры Терезы Бенедикты. Она писала, что скучает по своим кельнским сестрам и ежедневно за них молится.
В апреле сорокового Амадее исполнилось двадцать три, и мать с сестрой приехали ее навестить. Дафне было уже почти пятнадцать лет. Амадея не могла поверить собственным глазам. Девочка стала настоящей красавицей, точной копией матери в том же возрасте. Амадея тепло распрощалась с родными, немного успокоенная тем, что у них пока все благополучно. Но неделю спустя, к всеобщему ужасу, нацисты оккупировали Данию и Норвегию. В мае была завоевана Голландия, чего никто не ожидал. Теперь сестре Терезе Бенедикте вновь грозила опасность. За обедом сестры только об этом и говорили. Все были в панике. Узнать что-то подробнее было невозможно — письма перестали приходить. Гитлер захватил почти всю Европу. В июне пала Франция.
К тому времени Амадея снова дала обеты. До пострига и окончательного вступления в орден оставалось три года. Но Амадея и без того чувствовала себя навеки связанной с орденом. Иной жизни она себе и представить не могла. Она уже прожила в монастыре пять лет и собиралась остаться здесь до конца своих дней.
В октябре немцы вошли в Румынию, ставшую союзницей Германии. В ноябре были наглухо перекрыты входы и выходы в краковское гетто, насчитывавшее семьдесят тысяч, и варшавское, содержавшее четыреста тысяч евреев. Происходящее казалось страшным сном. Но, несмотря на все ужасные события и стремление нацистов уничтожить евреев во всех слоях общества, Беата при встрече успокоила Амадею, сказав, что пока у нее проблем нет. Никто ее не допрашивал. Нигде не всплывали документы, которые могли бы ее обличить. О ее существовании попросту забыли или вообще не знали. Никому не было дела до состоятельной вдовы, живущей уединенно и замкнуто. Амадея снова облегченно вздохнула, узнав, что у матери все в порядке.
Но весной сорок первого, после шестнадцатого дня рождения Дафны и двадцать четвертого — Амадеи, Беата увидела в банке женщину, чье лицо показалось ей смутно знакомым. Они стояли у разных окошек, и сколько Беата ни всматривалась в женщину, она так и не вспомнила, кто это. В этот раз Беата снимала со счета значительную сумму. Она делала это редко, но после приснившегося недавно сна решила, что это неплохая идея. Предварительно она посоветовалась с Жераром Добиньи, и тот с ней согласился. Беата хотела оставить деньги у него на тот случай, если с ней вдруг что-то случится. Тогда Жерар должен был передать деньги девочкам. Жерар не понимал, почему Беата не может оставить деньги в банке, но она всегда казалась ему чересчур нервной, особенно после смерти Антуана, и он был готов на все, чтобы успокоить ее и помочь вдове старого друга. Ион, и Вероника прекрасно понимали, что бедняжка так и не оправилась от удара. Пролетевшие годы оставили на ней свой грустный отпечаток, и в свои сорок шесть она выглядела на десять лет старше.
После посещения банка Беата собиралась сразу же поехать к Добиньи, чтобы отдать деньги на хранение Жерару. Не такая уж большая сумма, но и она поможет девочкам продержаться. Беата даже сочла нужным написать об этом Амадее. Она сообщила дочери, что, если вдруг с ней что-то произойдет, у Жерара Добиньи будут находиться для них с Дафной деньги. Получив это письмо, Амадея тяжело вздохнула. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия, но она тут же вспомнила, что мать вечно беспокоилась о том, что будет с ними, если она заболеет или, не дай Бог, умрет. Теперь же, в обстановке репрессий и страха, мать еще больше нервничала и тревожилась, и ее легко можно было понять.
Женщина, на которую обратила внимание Беата в банке, закончила свои дела одновременно с ней, и обе направились к двери.
— Фрейлейн Витгенштейн! — неожиданно воскликнула женщина, и Беата едва не упала в обморок. Чувствуя, как подгибаются колени, она тем не менее спокойно вышла на улицу. Нужно как можно скорее ускользнуть от этой особы и взять такси!
Сделав вид, что не слышит, Беата шагнула к обочине и подняла руку. Но женщина встала перед ней, широко улыбаясь. И тогда Беата вспомнила. Только теперь она поняла, кто узнал ее, несмотря на разрушительную работу времени. Эта чешка служила горничной в доме ее родителей именно тогда, когда Беата уходила из дома.
— Я знала, что это вы! — торжествующе объявила женщина. — Сначала мне показалось, что это призрак! Ведь ваш отец сказал, что вы умерли в Швейцарии.
— Простите… я понятия не имею… я…
Беата отчаянно пыталась сделать вид, что произошла ошибка. Но женщина явно не собиралась отступать.
— Не понимаю, о чем вы, — холодно бросила Беата, дрожа от ужаса при мысли о том, что кто-то может услышать ее девичью фамилию. Еврейскую фамилию. Нужно немедленно покончить с этой сценой, иначе ее уличат и сошлют в лагерь.
— Вы не помните меня? Я Мина… работала у ваших родителей.
Да… она, кажется, вышла замуж за водителя отца почти перед самым отъездом Беаты.
Воспоминания нахлынули на нее вместе с волной страха. Слишком хорошо знала Беата, чем может кончиться эта встреча.
— Извините… — учтиво улыбнулась она, лихорадочно соображая, что теперь делать. К счастью, рядом остановилось такси.
— Я знаю, кто вы, — упрямо повторила Мина, но Беата уже скользнула в машину и отвернулась. Оставалось только надеяться, что Мина поверит в случайное сходство, скоро забудет о встрече и вся эта история закончится ничем. В конце концов, у нее нет причин преследовать Беату, она всего лишь пыталась возобновить старое знакомство. Когда-то эта милая девушка была безумно влюблена в водителя. Они поженились незадолго до ухода Беаты из дома, девушка к тому времени уже была беременна. И сейчас она просто обрадовалась встрече, тем более что отец убедил слуг в смерти Беаты. Может, поэтому Мина так настойчиво пыталась возобновить старое знакомство. Но Беата не могла позволить, чтобы в ней узнали одного из членов семьи Витгенштейн, уж лучше пусть бывшая горничная сочтет ее грубиянкой.
Однако все эти доводы действовали плохо. Беата обнаружила, что ее трясет, как в простудном ознобе. Пусть это всего лишь одна из тех случайных встреч, которые ничего не означают. Но как страшно слышать из чужих уст свою девичью фамилию! Хоть бы эта Мина оставила ее в покое!
Но от Беаты теперь уже ничего не зависело. Страшное мгновение миновало, она ни в чем не созналась и к тому же ухитрялась оставаться внешне спокойной, хотя в душе изнемогала от страха.
Постепенно Беата успокоилась и, заставив себя выбросить неприятное происшествие из головы, назвала водителю адрес замка Добиньи. Им удалось сохранить свое поместье, несмотря на войну с Францией. К счастью, у Жерара с Вероникой хватило предусмотрительности принять немецкое гражданство, хотя Беата знала, что они втайне осуждают политику нацистов по отношению к евреям. Жерар не спрашивал, почему Беата решила оставить деньги у него, посчитав это ее чудачеством, впрочем, вполне понятным. В это страшное время мир казался неустойчивым. Все рушилось. Вероятно, она опасается, что банки разорятся. Это единственное, чем можно было объяснить размеры суммы, которую привезла Беата. Она дала Жерару конверт, в котором лежали марки на сумму, эквивалентную двадцати тысячам долларов, и сказала, что, если с ней что-то случится, это поможет девочкам продержаться, пока они не смогут получить остальное.
Жерар заверил, что сделает все, а пока положит деньги в сейф. Вероники не было дома, так что им пришлось пить чай вдвоем.
Конюшни все еще были в прекрасном состоянии, хотя теперь в них было меньше лошадей, чем при жизни Антуана. Жерар так и не нашел ему достойной замены.
Они немного поговорили о прежних временах, а потом Жерар вызвал такси и попросил отвезти Беату в город.
Дафна уже была дома. Она увлеченно рассказывала о своем новом поклоннике, с которым
