В крепости они не задержались. Этому они тоже были рады. После Бреста они не доверяли крепостям. А подполковник Фрике и вовсе нервно вздрагивал, проходя мимо ее стен. Оказалось, что в тридцать девятом, во время польской кампании, почти день в день шесть лет назад, он принимал участие в штурме этой самой крепости.
— Это старая русская крепость, мы едва не обломали об нее все зубы, — сказал он. — Мы тогда шли напролом, восемь дней подряд, неся бессмысленные потери. Командование хотело как можно быстрее закончить ту войну, а у нас не было, по сути, никакого опыта боевых действий. Даже у тех, кто прошел Великую войну. Ведь это была другая война.
Юргену было семнадцать, когда началась польская кампания. Он прекрасно помнил то время. У них, в Гамбурге, была самая настоящая паника. Можно было подумать, что это не немецкие войска вступили на территорию соседнего государства, а наоборот.
Отец постоянно говорил Юргену, что нацисты готовятся к большой войне и развяжут ее при первом удобном случае. Он сам видел, как толпы людей восторженно приветствовали возвращение Рурской области, аншлюс Австрии и присоединение Судет. Он не сомневался, что весь немецкий народ жаждет реванша и новой большой войны. И вдруг — паника и явный страх вместо восторженных воплей. Из радиоприемников неслись величественное обращение фюрера и воинственные речи Геббельса, на улицах гремели военные марши, а люди под аккомпанемент этого патриотического тарарама скупали соль, спички, керосин.
Это было тем более странно, что победа далась на удивление легко. Так следовало из кинохроники «Вохеншау»,[28] которую крутили в кинотеатрах перед каждым фильмом. Бравые, весело улыбающиеся немецкие солдаты на танках на фоне понурых польских кавалеристов. И ни слова о потерях. Складывалось впечатление, что каждый погибший возводился в ранг национального героя.
И вот они прошли мимо кладбища, где были похоронены немецкие солдаты, погибшие во время штурма одной только этой крепости. Героев было много.
— Поляки — хорошие солдаты, — сказал Фрике, косясь на ровные ряды крестов, — особенно когда они в седле.
— Хорошо, что в Варшаве на лошадях не повоюешь, — ухмыльнулся Отто Гартнер.
— Типун тебе на язык! — сказал Брейтгаупт.
«Mochtest du den Pips bekommen!»
Это сказал Брейтгаупт.
— Да я что, я просто хотел сказать, что их там кормить нечем, — начал оправдываться Отто.
— Заткнись, — коротко приказал Красавчик. Уж на что он сам любил побалагурить, ради красного словца не жалея ничего и никого, в первую очередь себя, но были вещи, о которых он предпочитал помалкивать. Не буди лихо, пока спит тихо — он эту истину на фронте твердо усвоил.
— Надеюсь, русские повторят нашу ошибку и тоже попытаются взять крепость с ходу и в лоб, — сказал Фрике.
Он был настолько погружен в свои мысли, что, скорее всего, даже не слышал перепалки идущих рядом с ним солдат. Мысли были невеселые. «Он не сомневается, что русские будут здесь, — подумал Юрген, — что мы не удержим рубеж». Он тоже погрустнел.
Но пока они шли на восток, навстречу солнцу и русским.
Местность была отличная, с обилием лесов и речушек, ее оборонять и оборонять. Было где разместить долговременные огневые точки и блиндажи, отрыть траншеи, раскинуть минные поля и устроить полосы противотанковых и противопехотных рвов и заграждений. Обер-фельдфебель Хаппих уже руки потирал, видя такой простор для деятельности. Здесь действительно было просторно, почти как в России. Они успели привыкнуть к русским просторам. Им здесь было комфортно. Это вам не клетка крепости.
Вот разве что новобранцы, Карл и Фридрих, сетовали на плохие дороги. Да что они понимают в дорогах! Нормальные дороги, так сказал Красавчик, а он у них был главным экспертом по дорогам. Такие дороги оборонять — одно удовольствие, добавил Красавчик, по ним даже «Т-34» не разгонится. А идти по ним можно, особенно если дождь не разойдется. Дождь не расходился, обычный такой позднеавгустовский дождик моросил. Это тоже было хорошо. За весь марш — ни одного авианалета.
Их придали танковой дивизии СС «Викинг». Тут им тоже повезло. Это был вынужден признать даже подполковник Фрике, забывший на время старые обиды и ведомственные склоки. Это были славные парни. Они были норвежцами, мордатыми здоровенными норвежцами. Настоящими арийцами. Так считали наверху специалисты по расовой теории. Может быть, и так, во всяком случае, они ничем не отличались от них, немцев, разве что говорили между собой на своем языке. Но с ними говорили по-немецки со смешным, немного птичьим акцентом. Ну да у них там, в Норвегии, много птиц в ихних фьордах, поневоле наберешься.
Они были добровольцами. Им было скучно в их Норвегии, где по полгода не бывает солнца. Они просто рвались служить в СС и именно в танковых частях. Им нравились немецкая дисциплина, немецкий порядок, немецкая техника и немецкая чистота. И еще им нравились обширные русские участки, которые были обещаны им после войны. Они видели русскую землю под Воронежем и на Кубани. Это была отличная черная земля, не чета их камням. И хотя теперь до этих участков было дальше, чем до их родной Норвегии, они не теряли надежды и сражались с прежним упорством.
Да, они были хорошими солдатами, именно это примирило с ними подполковника Фрике. Они часто сидели вместе у костров, делясь воспоминаниями о прошлых боях. Им приходилось воевать в одних и тех же местах, хотя и в разное время.
Они рассказали норвежцам о битве на Орловской дуге.
— На белгородской? — переспросили те.
— Это почти одно и то же, — ответили они.
— Да, это была великая битва, — сказали норвежцы, — жаль, что мы туда не попали.
Подразумевалось, что они бы, конечно, задали иванам жару под Прохоровкой — это название они выкаркивали, как гагары, — и отстояли бы свои законные гектары. Но они не держали на них зла за то, что они в конце концов отступили. Норвежцы их только пуще зауважали, когда узнали, что они были там от первого до последнего дня и выбрались живыми.
Норвежцы в свою очередь рассказали им о летних боях в Белоруссии.
— Мы шли на Белосток, когда пала крепость Витебск, — начали они свой рассказ.
— Бывали мы в Витебске, — с тяжелым вздохом сказали Юрген с Красавчиком. Брейтгаупт просто вздохнул. — Тоже мне крепость!
— Русские взяли ее после одиннадцатичасового штурма. Тогда на карте образовалась дыра в сорок пять километров. И нас бросили в нее. Нами всегда затыкают всякие дыры. Нас наверху называют командой спасателей.
— Это нам очень хорошо знакомо, — сказали они, — нас тоже бросают во всякие дыры, только называют немного по-другому — командой вознесения.
— Это что такое? — спросили норвежцы.
Они объяснили.
— Один черт, — сказали норвежцы.
— Хрен редьки не слаще, — сказал Брейтгаупт.
«Wen die Nessel nicht brennt, den sticht die Distel.»
Это сказал Брейтгаупт.
— Вот именно, — согласились норвежцы, — мы там потеряли половину машин и всю пехоту поддержки.
— А вот мы выдержали тридцать два часа непрерывного штурма, — с гордостью сказал Красавчик. Все познается в сравнении, а сравнивают с последним.
— Это где? — спросили норвежцы.
— В Брестской крепости, — ответил Красавчик.
— О! — только и сказали норвежцы. — Мы там тоже проходили неподалеку, — добавили они через какое-то время и уточнили: — к Варшаве.
