о ней все. – А если серьезно, – продолжила Мелани, – он говорит, что трещина осталась, и если я не сбавлю темп, то дело может кончиться операцией и штифтами. Пожалуй, лучше сбавить темп. Сейчас работы вроде немного.
Том рассмеялся:
– С каких это пор у тебя мало работы?
Накануне, вернувшись домой, Мелани сразу же взялась разбирать бумаги на своем столе. Ей всегда нужно было что-то делать. И Том за нее переживал.
Мать задала ей тот же вопрос. Мелани ответила, что, по мнению врача, ничего страшного нет. Если только она не отправится в новый гастрольный тур. Вот тогда дело может осложниться.
– Оно уже осложнилось, – небрежно бросила мать. – Отек никак не спадает. Ты говорила об этом доктору? Ты даже на высоких каблуках ходить не в состоянии.
Мелани робко посмотрела на нее:
– Нет. Забыла.
– Называется взрослая! Ведь тебе двадцать лет, – сказала Дженет. В некотором отношении Мелани оставалась сушим ребенком. Именно это придавало ей особый шарм. Кроме того, ее постоянно окружала толпа людей, призванных решать за нее все проблемы. Но что касается характера и работы, Мелани ощущала себя старше своих лет – этому способствовали годы тяжелого труда и железной дисциплины. Она была и светской женщиной и очаровательным ребенком. Но мать постоянно убеждала ее, что она совсем еще несмышленая кроха. И это помогало Дженет до поры сохранять власть над дочерью. Но Мелани все равно взрослела и постепенно становилась самостоятельной женщиной.
Она вплотную занялась ногой – ходила на физиотерапию, делала все предписанные ей упражнения, ванночки на ночь. Стало лучше, однако надевать туфли на платформе или высоких каблуках она остерегалась, а когда приходилось подолгу стоять на репетициях, нога начинала болеть, напоминая, каких неимоверных усилий и жертв стоит ей звездный статус. Деньги, слава и весь этот внешний блеск даются нелегко. Все лето пришлось выступать с тяжелой травмой, выходить по вечерам на сцену, переезжать с одного места на другое и при этом делать вид, будто все у нее прекрасно или хотя бы нормально. На самом деле все было далеко не так. Как-то ночью она размышляла обо всем этом, лежала в постели без сна – так болела нога. А утром сделала звонок. С тех пор как она покинула Пресидио, бумажка с номером телефона все время лежала у нее в кошельке. Мелани договорилась о встрече на следующий день и, никому ничего не сказав, поехала одна.
Человек, с которым она договорилась о встрече, был невысоким, лысым, полным мужчиной с добрыми глазами. Такие глаза она видела только у Мэгги. Разговор оказался долгим. И когда Мелани возвращалась домой в Голливуд, не могла сдержать слез. Однако это были благодатные слезы, слезы любви, радости и облегчения. Она почувствовала, что пришло время найти ответы на свои вопросы и его предложения нашли у нее душевный отклик. Расспросы этого человека о ее жизни заставили Мелани серьезно задуматься. В тот день она приняла решение. Она не знала, получится ли у нее то, что она задумала, но дала слово и ему, и себе попытаться.
– Что случилось, Мел? – спросил Том, заехавший за ней вечером. Они собирались поужинать в японском ресторане, который обоим нравился. Там было тихо, уютно и вкусно кормили. Там было по-японски спокойно. Мелани, посмотрев на Тома через стол, улыбнулась:
– Нет, по-моему, все именно так, как надо.
И она рассказала о встрече с отцом Каллаханом. Мелани как-то упомянула Мэгги о своем желании вступить в ряды волонтеров, и та дала ей его телефон. Отец Каллахан курировал два сиротских приюта в Лос-Анджелесе и возглавлял миссию в Мексике, так что бывал в Лос-Анджелесе лишь от случая к случаю, и Мелани крупно повезло застать его. Он уезжал на следующий день.
Мелани рассказала Тому о работе отца Каллахана. Основное свое внимание он обращал на детей, брошенных родителями. Он вызволял девочек из публичных домов, работал с мальчиками – семи- восьмилетними торговцами наркотиков. Давал им кров, пропитание, окружал любовью, и их жизнь менялась к лучшему. Кроме того, отец Каллахан возглавлял приют для пострадавших от насилия женщин и помогал строить клинику для больных СПИДом. Он работал и в Лос-Анджелесе, но его истинной любовью была работа в Мексике. Он занимался благотворительностью более тридцати лет. Мелани спросила, чем может помочь. Ей хотелось работать в Лос-Анджелесе. Скорее всего отец Каллахан попросит у нее денег в пользу мексиканской миссии. Но он улыбнулся и пригласил ее туда приехать. По словам отца Каллахана, это могло пойти ей на пользу. Эта поездка могла бы помочь ей во многом разобраться. Мелани призналась, что у нее в жизни есть все: успех, слава, деньги, верные друзья, любящие ее фанаты, мать, которая ради нее готова в лепешку разбиться, независимо оттого, нужно это самой Мелани или нет, и парень, который надышаться на нее не может, очень достойный человек, которого она любит.
– Так почему же у меня нет счастья? – спросила она священника, заливаясь слезами. – Иногда я ненавижу то, что делаю. Мне кажется, будто я принадлежу всем, кроме себя, и существую лишь для того, чтобы выполнять чужие желания. А проклятая нога болит уже три месяца. Я работала с травмой все лето, но и теперь нет никакого улучшения. Мама с ума сходит, потому что я не могу носить каблуки на сцене, говорит, что без них у меня никакого виду.
Все ее мысли, давно роившиеся в голове, вдруг посыпались, словно кубики из кузова игрушечного самосвала. Мелани не могла найти выход, не могла побороть свое беспокойство. Священник протянул ей пару носовых платков, Мелани высморкалась.
– А чего вы хотите сами, Мелани? – ласково спросил отец Каллахан. – Оставьте то, чего от вас ждут другие – ваша мама, ваш агент, ваш друг. Скажите, чего хочет Мелани?
– Я хочу со временем стать медсестрой! – выпалила Мелани. Слова сами сорвались с ее языка.
– Я вот мечтал стать пожарным, а стал священником. Порой наша жизнь идет вразрез с нашими планами.
Отец Каллахан рассказал, что прежде чем стать священником, учился на архитектора, и это, кстати, ему очень пригодилось при строительстве домов в мексиканских деревнях. Он не стал упоминать о своей степени в клинической психологии. Познания в этой области часто оказывались ему полезны. Например, сейчас, в разговоре с Мелани. Отец Каллахан был францисканцем, и уставное требование в полной мере соответствовало избранной им стезе, но сейчас он подумывал о смене ордена. Хотел стать иезуитом. Ему импонировал их интеллектуализм. Он обожал подискутировать с ними, и всякий раз, как представлялась такая возможность, пользовался ею.
– Вы сделали блестящую карьеру, Мелани. Вам многое дано. Вы очень талантливы, и у меня такое чувство, что вы любите свое дело, по крайней мере когда не выступаете с переломом ноги и вас не эксплуатируют.
Мелани в каком-то смысле ничем не отличалась от девочек, которых отцу Каллахану приходилось вытаскивать из мексиканских борделей. Ее, как и их, постоянно использовали. Просто ей платили больше и одежда была дороже. Отец Каллахан понял, что все, в том числе и мать, старались выжать из нее все возможное. Но силы Мелани, особенно после этих гастролей, стали иссякать. Сейчас ей хотелось одного – сбежать куда-нибудь, спрятаться от всех. Она мечтала помогать другим, делать то, что она делала в Пресидио. Это время для нее было временем преображения и прозрения. И после этого пришлось возвращаться к привычной жизни.
– А что, если вам совместить и то, и другое? Заниматься любимым делом так, чтобы оно не поглощало все ваше время, а может, даже мечты. Вероятно, вам следует подумать, как освободиться от постороннего контроля. Подумайте об этом. И найдите время, чтобы помогать другим, тем, кто действительно нуждается в помощи, как, например, те жертвы землетрясения, которым вы помогали с сестрой Мэгги. Может, тогда все в вашей жизни придет в равновесие. Вам есть чем поделиться с другими, Мелани. Вы просто не поверите, увидев, что получите взамен.
Пока же никто, кроме Тома, ничего не давал. Все только высасывали жизненные силы.
– Вы о том, чтобы работать с вами здесь, в Лос-Анджелесе, или в мексиканской миссии? – Мелани не представляла себе, как выкроить на это время. У матери всегда было для нее что-то запланировано – интервью, репетиции, записи в студии, концерты, выступления на благотворительных мероприятиях, приемы. Она никогда не принадлежала себе.
– Может быть. Если это то, чего вы хотите. Не старайтесь сделать приятное лично мне. Вы и без того
