выговор, снятие с должности под предлогом «неполного служебного соответствия», рапорт об отставке и превращение в простого российского безработного. Жена вскоре бросила.
– А как вас в Париж-то занесло? – поинтересовался Ледников.
Карагодин нервно дернул щекой.
– Жизнь свою никчемную надо было спасать. Только я со службы ушел, у меня сразу «крестники» появились! Те, кого я в тюрьмах и колониях во время бунтов опять в камеры загонял. Те, кто в бега уходил, а я их отлавливал и опять на нары сажал…
Карагодин замолчал, видимо, вспомнив из прошлого что-то особенное.
– Чувствую, не жить мне, потому что один я теперь перед ними, никого за мной нет, государству я больше не нужен. А они это по-звериному чуют… Несколько раз я смерти чудом избежал. Вот и свалил. Отправился сначала в Германию, в славный город Кельн, потом в Лондоне кантовался… Теперь вот здесь, на Елисейских Полях… Сбылась мечта идиота – походить по камням, которые еще король Генрих IV с королевой Марго топтали. Только я сейчас, Валентин Константинович, все больше Варфоломеевскую ночь вспоминаю, когда трупы невинно убиенных некому было убирать с улиц, а король расстреливал своих подданных из окон дворца из аркебузы…
«С такими нервами и фантазией тебе не в спецназ ГУИН надо было идти и даже не в ночные сторожа, – подумал Ледников. – В садовники тебе надо бы – цветы поливать».
– Ну да это все лирика, – вдруг жестко прервал себя Карагодин. – Сдается мне, что я влип в историю похуже, из которой мне уже не выбраться. Вот разве вы что посоветуете, Валентин Константинович. Как юрист, историк и бывший следователь прокуратуры в одном…
– Спасибо за доверие, – вяло пошутил Ледников, не испытывавший никакого желания влезать в темные дела малознакомого человека.
Но было уже поздно.
С месяц назад на рынке, где Карагодин обычно торговал, к нему подошел человек, осмотрел с усмешкой карагодинские богатства – кроссовки, спортивные костюмы, игрушки, сказал, что зовут его Тарас, а Карагодина он помнит по давним событиям в Красноводской колонии. История такая в жизни Карагодина действительно была. В Красноводске взбунтовались заключенные, недовольные порядками, которые стал устанавливать новый начальник, и Тарас оказался в числе работников колонии, которых зэки взяли в заложники. Карагодин тогда спас ему жизнь – вместе со своими спецназовцами разблокировал санчасть, в которой Тараса держали.
Карагодин этот случай тоже хорошо помнил. Всем спецназом они тогда крыли последними словами Тараса и его начальника, которые поперлись к разъяренным зэкам на переговоры. Хотя должны были знать, что, раз не удалось подавить бунт в зародыше, надо выждать, пока у заключенных иссякнет запал, выплеснется первая злость и начнутся неминуемые внутренние раздоры.
Тарас запомнился Карагодину по красноводским событиям шебутным, болтливым мужичком, много о себе думающим, легко возбуждающимся и в этом возбуждении способным на любые глупости и подвиги. В Париже он таким и остался. Послушать его, так он теперь был чуть ли не главное лицо в некой серьезной организации, занимающейся всякими рискованными делами – охраной, безопасностью, разведкой, силовыми операциями – и ворочающей огромными деньгами. Но тут же на Тараса налетала злобная жалость к себе, и он начинал жаловаться, что его не ценят, не дают развернуться, платят не те деньги, на которые он рассчитывал и которых достоин.
– Нетрудно догадаться, что сей Тарас предложил вам бросить свой неблагородный промысел и стать членом этой самой таинственной конторы, – грустно улыбнулся Ледников. – И вы согласились.
– А что мне оставалось? – тут же обиделся Карагодин. – Умереть, торгуя китайскими кроссовками?.. К тому же Тарас сказал, что сейчас они готовятся к очень серьезной акции, по завершению которой все участники получат такие деньги, что можно будет зажить уже по-новому.
Ледников вздохнул.
– Господи, Виталий, вы же профессионал! Как можно покупаться на такие банальные разводки?
– А бедность, дорогой Валентин Константинович? Знаете, что такое бедность? До чего она может довести? Да какая бедность – нищета! Отчаяние, тоска, злоба на себя и весь мир! Я, капитан спецназа Виталий Карагодин, у китайцев на посылках!
«Эх ты, историк», – мелькнуло в голове Ледникова. Мог бы знать, что тут не капитаны спецназа, а потомственные российские князья на такси работали да в ресторанах на потеху публике музицировали…
– Мне тут, знаете, – зло прищурил глаза Карагодин, – тоже иной раз очень хочется, как тем арабам из предместий, что-нибудь поджечь. Закатить такой погромчик покруче.
– Не вздумайте, – холодно остановил его Ледников. – Арабов-то простят, им еще денег за это выделят – на социальную адаптацию. А вам отвесят по полной программе.
– Да знаю я все! Задолбали господа французы своей политкорректностью!.. Но организация эта, куда меня Тарас потянул, серьезная. И деньги у них есть, и штаб.
– Так вы уже туда вступили, что ли?
– Прохожу испытательный срок. Тарас меня рекомендовал, сейчас они наводят обо мне справки. Объяснили, что и в Москве у них есть люди, через которых они достанут любую информацию. Ну, мой послужной список должен их устроить, я думаю. Тарас говорит, у них там полный интернационал – украинцы, прибалты, кавказцы, арабы…
– Если хотите моего совета, Виталий, – без всякой улыбки сказал Ледников, – то завязывайте вы с ними к черту, пока не влипли в какую-нибудь грязную историю.
Карагодин в ответ невесело усмехнулся. Ясное дело, уже взял какие-то деньги, а потом этот Тарас объяснил ему, что у них там действует знаменитое бандитское правило – за вход рубль, а за выход десять. А может, выхода и вовсе нет. Не предусмотрен.
– А ведь я книгу мечтал написать, у меня и темы есть хорошие…
Карагодин поник головой, нахохлился. Вот тебе и гордый капитан спецназа!
Но уже через мгновение Карагодин ухарски махнул рукой, посмотрел на Ледникова с вызовом. Русский человек во всем своем великолепии. Я царь, я раб, я червь, я бог… И все вместе, и все тут же, и все в одном лице.
– А может, и правильно все! Денег срублю, уеду на какие-нибудь теплые острова и засяду там за роман из российской истории! Я такие сюжеты накопал. Мне же только начать, а там бы пошло-поехало.
Ну да, молочные реки, кисельные берега, золотая рыбка, исполняющая все желания, и конек-горбунок тут же под окном бьет в нетерпении копытом… Эта извечная русская мечтательность, ни на чем, кроме беспечности и веры в чудеса, не основанная.
– Вы извините, Виталий, я уже опаздываю.
– А вы сюда, в Париж, надолго?
– Честно говоря, даже не знаю. Как дела пойдут…
– А можно я вам позвоню? Мне бы так хотелось с вами про свои замыслы о романе поговорить. Может, посоветовали бы что… Мне толчок нужен, Валентин Константинович. Я от одного сюжета к другому бросаюсь и никак не могу остановиться. Если бы вы мне сказали – пиши вот про это, я бы вам сразу поверил. Я ведь и вашего отца знал.
– Это еще каким образом?
– А ГКЧП помните?
– Ну, в какой-то мере…
– Я тогда в «Матросской Тишине» «путчистов» охранял. Они все передо мной тогда прошли… Диктаторы! А в тюрьме были просто больные, перепуганные старики… Жалко было смотреть! А отец ваш тогда их допрашивал…
– Это я знаю, – холодно прервал его Ледников.
Вот еще тема для разговоров в Париже! Отец обо всей этой истории, кстати, тоже вспоминать не любил – уж слишком много тогда осталось за кадром, что называется.
– Виталий, давайте мы так поступим, – тоном, не допускающим возражений, сказал он. – Диктуйте мне свой телефон, я позвоню вам сам, когда выясню, как у меня тут дела складываются. Я могу и уехать из Парижа на несколько дней…
Карагодин поначалу, судя по насупившемуся лицу, решил обидеться, но потом справился с собой и
