У Софи это известие вызвало смешанные чувства. С одной стороны, она радовалась за мать, которая наконец обретет покой, с другой – не представляла, как будет жить отдельно от нее. Приезжая в Париж, Софи останавливалась на улице Гренель, но теперь, без мамы и Тедди, сама мысль об этом выглядела дикой.
К тому времени Изабель уже получила от Гордона проект соглашения о разделе имущества. Его предложения были весьма скромными, они ни в коей мере не соответствовали тому образу жизни, который семья вела в течение двадцати одного года. Более того, поверенный мужа предлагал Изабель не рассчитывать на материальную поддержку, а устроиться на работу, что она, правда, и так собиралась сделать. Почти все имущество отходило Гордону, что, кстати, подтверждало прежние опасения Изабель. Если бы она тогда ушла от него вместе с Тедди, они были бы обречены на голодную смерть. Но сейчас Изабель от него ничего не было нужно, разве что некоторый резерв на случай непредвиденных обстоятельств.
Изучив документ, ее адвокат посчитал его чем-то вроде личного оскорбления и предложил Изабель побороться. Он даже считал возможным отсудить у Гордона дом на улице Гренель. Но Изабель на это не согласилась. От Гордона она хотела получить только самое необходимое – и ничего больше.
В середине октября она переехала на улицу Варенн. Изабель привела в порядок квартиру и осталась ею очень довольна. Было грустно покидать дом, где они с Тедди провели столько лет – всю его жизнь, но свои воспоминания она унесет с собой. Жозефина провожала ее со слезами. Перед уходом Изабель взяла с нее слово, что та обязательно будет навещать ее по новому адресу.
Вскоре из университета в Париж приехала Софи. На эту неделю выпал День всех святых, так что у нее было целых четыре свободных дня.
– Как замечательно, мамочка! – воскликнула Софи, увидев свою комнату. Взяв с собой кое-что из тканей, Изабель использовала их для обивки стен в своем новом жилище. В комнате Софи они были цвета слоновой кости с бледно-лиловым рисунком, в комнате Изабель – ярко-желтыми, а гостиная была уставлена старинными вещами, которые достались Изабель от ее матери, – в основном времен Людовика XV и Людовика XVI. Переезд состоялся всего две недели назад, но квартира уже стала жилой, даже в большей степени, чем дом на улице Гренель. Здесь действительно был ее дом.
Изабель удивлялась тому, как легко она приспособилась к новой жизни. По Гордону она совершенно не скучала, вот только страшно не хватало Тедди – сердце все болело о нем. Устройство нового жилища позволило ей немного отвлечься, но от того, что сына больше нет, спрятаться было некуда. В некотором отношении на новом месте ей стало даже чуть полегче: больше нельзя было бродить по коридору, по которому еще недавно ходил он, или сидеть в комнате, в которой они вместе проводили многие часы. Тем не менее тоска по Тедди не унималась – как и тоска по Биллу. Изабель никак не могла поверить, что больше никогда его не увидит, что после пяти лет он мог вот так просто бросить ее и уйти. Такой жестокости она никак от него не ожидала. Она не забудет Билла еще очень и очень долго – если вообще когда-нибудь забудет. Не могла она и вообразить, что когда-нибудь снова полюбит. И виноват в этом был не столько Гордон – она давно уже от него ничего не ждала, – сколько Билл, которому она доверяла и которого искренне любила. Ничего не поделаешь: со всем этим грузом ей придется жить и дальше.
Через две недели после переезда, незадолго до появления Софи, Изабель обнаружила в «Геральд трибюн» фотографию Билла. В статье говорилось о предстоящих выборах в Штатах и его участии в избирательной гонке. Она долго разглядывала снимок и нашла, что Билл выглядит хорошо. В заметке мельком упоминалось о годичной давности автомобильной аварии, после которой он чудом остался жив и теперь после длительного лечения вернулся в политику, как никогда полный сил. Разумеется, в газете ничего не говорилось о его нынешнем физическом состоянии, но в целом статья как будто подтверждала то, что он ей о себе сообщал. По всему было видно, что Билл полностью восстановил здоровье. Вдоволь насмотревшись, Изабель, в конце концов, решила себя больше не мучить и выкинула газету вон.
Через несколько дней после отъезда Софи Изабель увидела Билла по Си-эн-эн – на слушаниях в сенате. Сидя за длинным столом, он обращался с речью к комитету по бюджетным ассигнованиям. Говорил он о каких-то ужасно скучных и малопонятных вещах, но Изабель внимала как загипнотизированная и не отрывала взгляда от его лица. В этот день ее особенно преследовали воспоминания о Тедди, и телевизор она включила только для того, чтобы от них отвлечься. Вот Билл слегка повернул голову и взглянул прямо в объектив – словно разговаривал именно с ней, с Изабель.
– Ты подонок! – тихо прошептала она. Она и хотела бы пожелать ему счастья с Синтией, но не могла себя заставить: уж слишком болела рана, которую он ей нанес. Она все еще помнила каждое слово, произнесенное им тогда. Изабель этого не заслужила, она так сильно его любила, и они были так счастливы! Она все еще переживала, вспоминая прошлое, когда Билл закончил свою речь, камера отъехала назад и Изабель вдруг увидела, как кто-то увозит его прочь. Она ахнула. Ведь он утверждал, что ходит, а она только что своими глазами видела инвалидную коляску. Но зачем же он ей солгал? С какой целью? Глядя, как он уезжает со сцены, на прощание помахав кому-то рукой, Изабель вспомнила те слова, что он говорил раньше. Еще в Лондоне он намекал, что если не сможет ходить, то с ней не останется, так как не хочет стать обузой. Изабель тогда решила, что все объясняется его подавленным состоянием. Она просто ему не поверила, а вот сейчас внезапно поняла, что он говорил серьезно. А может, и все остальное тоже неправда?
Изабель долго сидела на кровати, решая, что следует предпринять, чтобы выяснить истину. Ей хотелось позвонить Биллу и задать вопрос прямо, но если бы он хотел, чтобы она знала правду, то не стал бы ее обманывать. Совершенно сбитая с толку, она встала с кровати и принялась расхаживать по комнате, затем посмотрела на часы. В Париже было шесть часов вечера, в Вашингтоне – полдень. И тут ее осенило. Бросившись на кухню, она схватила телефонную трубку.
Позвонив в справочную Вашингтона, она спросила служебный номер Билла, и ей сразу его сообщили. Совершенно не представляя, что скажет, она тем не менее его набрала. На коммутаторе ее соединили с помощником Билла. Изабель заявила, что звонит из одного южного городка и является представительницей комитета по детской грамотности. Она знала, что Билл этому вопросу уделяет большое внимание.
– О, конечно, я вас слушаю! – подтверждая ее догадку, с энтузиазмом произнес помощник.
– Мы приглашаем мистера Робинсона с женой посетить в декабре наше мероприятие. Возможно, его супруга захочет стать нашим почетным председателем. – Наступила пауза. Изабель напряглась, молясь о том, чтобы ее предположения подтвердились.
– Я уверен, что мистер Робинсон с удовольствием приедет. Если вы сообщите мне дату, я уточню в его ежедневнике. Однако я боюсь, что… э… миссис Робинсон не сможет присутствовать. То есть она, наверное, могла бы, но… ну, в общем, они развелись. Собственно говоря, – голос его зазвучал немного смущенно, – она в следующем месяце снова выходит замуж. Если вы ей позвоните, я уверен, она заинтересуется. Я могу дать вам ее номер. В любом случае мистер Робинсон с удовольствием будет председательствовать на вашем мероприятии, если вы мне пришлете какой-то материал и сообщите дату проведения.
– Да, конечно. Я сегодня же вам все вышлю. – Державшая трубку рука Изабель мелко дрожала. Он обманул ее и в этом – они с женой разошлись. Теперь Изабель все поняла. Он сделал это ради нее:
