разговор на берегу прервался на самом интересном месте. Пришло время его продолжить. С учетом изменившихся обстоятельств. Ты теперь имеешь представление об истории нашего человечества в достаточном объеме, чтобы как-то понимать нас. Я прав?
— Конечно, я теперь имею последовательную и непротиворечивую картину эволюции человечества, оставшегося в этой реальности. И не могу признать, что избранный вами путь оказался лучше нашего. Бесконечные войны всех против всех и по любым поводам. Раздробленность единой расы на сотни наций и племен. Сотни миллионов бессмысленных жертв якобы индивидуально разумных существ. Можно сказать, что такой ценой вы заплатили за «технический прогресс», как вы его называете? Или, наоборот, прогресс явился «побочным продуктом» никем не контролируемой эволюции?
— Минутку, – остановил его Андрей. – Поясни, Шатт-Урх, как тебе удалось вообще разобраться в том, что ты видел, если никогда раньше не сталкивался с людьми, не изучал языков, психологии, ну и так далее. Не стыкуется.
— Ты не совсем верно понимаешь положение дел. Чтобы понять, нужно обладать свойствами, которыми вы, люди, не обладаете. Жаль, что не могу показать вам что-то похожее на тот фильм, который увидел я. Может быть, позже мы сумеем что-нибудь придумать, а до тех пор… – Он проделал пальцами сложное движение, возможно, заменяющее разведение руками с одновременным пожатием плеч.
— Я отношусь к сообществу (или касте) «ученых», если можно так выразиться, очень небольшому сообществу по сравнению со всем населением. Но нам как бы переданы (или доверены) все интеллектуальные способности, у вас распределенные почти поровну среди всего человечества. Это понятно?
— В основном, – кивнул Шульгин.
— По закону компенсации, если я правильно употребляю этот термин.
— Правильно. Вместо того чтобы позволить каждому в меру возможностей и желания использовать свои биологические способности, вы весь видовой потенциал загнали в пределы одной касты…
Новиков с Антоном молча переглянулись. Биологические компьютеры, попросту говоря. Все тот же принцип муравейника. При случае этим можно будет воспользоваться.
— Поэтому мне не составило труда овладеть всем словарным запасом, которым владеет каждый из вас, понять логику языка и через него — логику мышления в целом. Дальнейшее было несложно. По мере просмотра фильма я самообучался, находил закономерности между фактами и событиями, проникал в побуждения «творцов истории». Дойдя до начала Нового времени, я уже мог пытаться предугадывать, что случится дальше…
— «Мог пытаться» или «мог предугадывать»? – с интересом спросил Новиков.
— Разумеется — сначала «пытаться», а когда попытки все больше стали совпадать с фактами, тогда я уже «предугадывал».
Шатт-Урх незаметным образом начал приобретать бьющее в глаза самодовольство. Казалось, еще немного, и случится то же, что в диалоге землян с Хайрой из «Попытки к бегству». Когда тот вдруг обнаглел и попытался держаться как рапортфюрер в концлагере.
Андрей с удовольствием ударил бы его сейчас по лицу. Просто, чтобы осадить «по месту». Подобные чувства в голову Новикову приходили не очень часто, но — случалось. И он себя за них потом подолгу казнил. За мысли именно, не за поступки. С поступками выходило проще. Была безвыходная ситуация, ответил, как мужику положено, – и не о чем горевать.
— Философских вопросов мы сейчас касаться не будем. Слишком обширная тема, а времени у нас мало… – холодно, без всякого намерения поддержать заданный Шатт-Урхом тон, продолжил Шульгин. – Мы, к сожалению, столь систематизированными познаниями о вашем мире не располагаем. Поэтому, не сочти за труд, объясни — что может означать вот это.
Он вставил в проектор кристалл, на который совмещенная с аппаратом СПВ стереокамера записала сцену локального армагеддона на месте их недавней встречи.
Даже второй раз смотреть на эту картинку было неприятно, хотя люди могли утешаться популярной в «Братстве» поговоркой: «Все пули мимо нас!» А вот Шатт-Урх на глазах посерел. Приятно-смуглая кожа стала похожей на грязный китель «фельдграу» немецкого пехотинца.
Несколько фраз он, давясь, пробулькал по-своему, потом, собравшись, вернулся к русскому:
— Это… Что? Откуда?
— Еще раз прокрутить? – участливо спросил Шульгин. – С удовольствием. Смотри, вот тут, на кадре, слева — время съемки. Дата, час, минуты, секунды. Справа — географические координаты. В нашей проекции, но ты не сомневайся. Очень надо будет — прямо на место тебя доставим. Для осмотра места происшествия. Ты же его на картинке узнал? И дисколеты свои. Как видишь — один пар остался. Там у тебя друзья были или так, расходный материал? Доставим, да там и оставим. Поскольку непонятно нам, парламентер ты или наводчик-провокатор?
Новиков, с молодых лет занимаясь психологией, по журналистской профессии встречаясь с людьми нескольких неевропейских и не совсем европейских культур, хорошо усвоил малоочевидную для большинства людей истину. Само по себе владение языком, даже усвоенным в абсолютном совершенстве (рукописи Шекспира и рубаи Хайяма читаешь и переводишь литературно), без погружения в бытовую культуру и опять же архетипную психологию его носителей значит не слишком много.
С полковником президентской гвардии, окончившим Рязанское десантное, легко общались на любые темы на двух языках. А с командиром революционного отряда из сельвы, знающим испанский, как родной, но индейцем первобытно-общинного уровня по натуре, не удавалось достичь понимания по простейшим вроде бы вопросам. Просто одни и те же фразы, тем более — отвлеченные понятия и идиомы, трактовали совершенно по-разному. Не каждый, выучивший русский, с ходу поймет вопрос-ответ: «Чай пить будете? Да нет, пожалуй». А это не тот вопрос, от которого жизнь или смерть зависит.
В Отечественную войну вполне прилично владевшие языком немецкие авианаблюдатели, отслеживавшие переговоры русских летчиков в воздухе, совершенно ничего не понимали, хотя никаких хитрых кодов те не использовали. Просто все донесения и команды, за исключением союзов и предлогов, целиком состояли из матерных слов, различным образом склоняемых, спрягаемых и интонируемых. Что интересно, при такой лексике скорость прохождения и усвоения информации «пользователями» значительно увеличивалась в сравнении с уставной.
В случае с дуггуром цивилизационный разрыв был на порядки больше.
Поэтому Андрей не был уверен, что разговор Шульгина с Шатт-Урхом идет в адекватном плане. А время уходит!
Антон пока молчал.
Непонятно почему. У него ведь опыт общения с инокультурными расами гораздо больший (Тайный посол в Конфедерации Ста миров), и спецподготовка имеется. Ну, если ему хочется, пусть в резерве сидит.
— Так! – Андрей встал, ударил ладонью по столу. Сильно, как и собирался, чтобы зазвучало и срезонировало. В тонкие кости дуггура отдалось. – С дипломатией закончили. Ты — отвечай быстро и однозначно. Кто стрелял? Цель атаки только мы или ты тоже? Зачем это было сделано?
Беда Шатт-Урха заключалась в том же, что и Замка, попытавшегося воплотиться в Арчибальда. И тот и другой пытались «рационализировать» мысли, слова и поведение
— Я только начал вам объяснять, и я непременно все объясню. Случившееся, безусловно, ужасно для нас всех. Я сам в полной растерянности. Но если вы меня выслушаете, без гнева и пристрастия, мы вместе поймем происходящее. Дело в том, что…
Дуггур выдернул манеру изложения не из той области. И не из того мозга. У кого-то из землян он нашел (методом «тыка», конечно) блок воспоминаний, связанных с романами Достоевского, Толстого, Диккенса, наконец. Это ведь он любил писать: «Давайте присядем, я расскажу вам мою историю».
— Растерянность и прочие эмоции оставь при себе. Они никого не интересуют. Только прямые ответы. Кто стрелял?
—
