– Как я считаю? – Она вроде бы слегка удивилась, что он с ней советуется.
– Считаю, это прекрасно. Ты ее дядя и любишь ее. – А после, робея: – Алекс, можно мне… можно готовить ее комнату?
Он кивнул, задумчиво. Хотел было сказать, чтобы подождала, пока прояснится, что Аманда точно переезжает, но заставить себя произнести это не получилось. Вместо этого он еще раз кивнул, словно намереваясь одолеть судьбу.
– Приступай. – При этом он посмотрел на часы и отметил, что ему надо отправляться назад в больницу.
– Позвони мне попозже, если сможешь. Мне пора вернуться туда.
Как чудесно ее присутствие в его жизни. Больше не надо молчать, не надо ждать, не надо обмирать, переживая горькое чувство потери. Вот она, Рафаэлла, словно была с ним всегда и останется навсегда.
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю, дорогой мой. Позаботься о ней хорошенько.
Он аккуратно положил трубку на аппарат, а его мать с улыбкой тихо удалилась в кухню приготовить чай. А когда вернулась через несколько минут с двумя чашками, над которыми вился пар, то застала Алекса уже в пальто.
– Готов идти обратно?
Он сдержанно кивнул, а она, не проронив ни слова, опять извлекла свое пальто. Однако Алекс мгновенно остановил ее, ведь она провела в больнице всю истекшую ночь.
– По-моему, тебе нужен хоть небольшой отдых.
– Алекс, это не получится. – И она взглянула на него так, что возражать он больше не стал.
Оба наспех выпили чаю и вышли на улицу ловить такси.
Глава 14
С порога он посмотрел на Аманду, но увидел лишь узкий сверток на койке, замотанный в белые простыни и голубые одеяла. Шарлотта, стоя сбоку, не сразу смогла разглядеть ее лицо. Тогда обошла кровать, на которой лежала девочка, стала рядом с Алексом, и ей пришлось прятать свои переживания, чтобы они не отразились на лице. К ней вернулись все те чувства, что охватывали ее минувшей ночью.
Перед ней лежала худенькая девочка, на вид скорее девятилетняя, а не семнадцати лет, и лишь рост, размер рук и ног наводили на мысль, что она старше, чем кажется. Руки почти на всю длину сковал гипс, лишь ладони выглядывали наружу, хрупкие и неподвижные, напоминавшие двух сидящих птичек, а лицо, в которое они всматривались, было распухшее, в лиловых и багровых пятнах синяков. Лицо окружали нежным ореолом ее волосы; глаза, приоткрывшиеся сейчас, сберегли чистую, ясную голубизну. И имели некоторое сходство с глазами Шарлотты и Алекса, но нелегко было заметить это сейчас, когда в них стояло горе и их переполняли слезы.
– Мэнди, – шепнул он, не отваживаясь даже тронуть ее за руку из боязни, что причинит ей боль.
Она опустила голову в ответ, но ни слова не произнесла.
– Я вернулся к тебе, и бабулю с собой привел.
Аманда перевела взгляд на свою бабушку, два упрямых ручейка слез сбежали на подушку, под голову. Стояла тишина, пока душераздирающим взором ее голубые глаза изучали знакомые лица, снова раздались рыдания, и тогда Алекс погладил ее ласково по макушке. Взаимопонимание соединило их без слов. Алекс просто стоял, нежно смотрел на нее, нежно проводя рукой по волосам девочки. Тут Аманда вновь закрыла глаза и уснула. Медсестра тут же подала им знак, Шарлотта и Алекс покинули палату, оба измученные, растревоженные. А в глазах Алекса сгущалась ярость на сестру, на Кэ. Он не позволял себе взорваться, пока они не вошли в квартиру Шарлотты, и уж тут он дал себе волю, но в гневе не находил нужных слов.
– Знаю, в чем ты думаешь, Алекс, – успокаивающе проговорила мать, – но сейчас ничем помочь нельзя.
– Почему же?
– Стоило бы тебе успокоиться, прежде чем разговаривать с Кэ. Вот тогда можешь применить свой план.
– А когда это произойдет? Когда, по-твоему, ее величество наконец соизволит явиться?
– Самой хотелось бы это знать, Алекс.
Как оказалось, произошло это лишь на следующий день.
Алекс в больнице пил кофе из пластмассовой чашки, а Шарлотта ушла домой вздремнуть пару часов. С утра Аманду перевели из отделения интенсивной терапии в маленькую палату со светло-розовыми стенами. Она по-прежнему была вся в синяках, но во взгляде появилась большая оживленность. Алекс рассказал ей о Сан-Франциско, и раз-другой в ее глазах вроде бы вспыхивал интерес.
К концу дня она поделилась со своим дядей, какие страхи испытывает:
– Что я людям скажу? Как объяснить, что случилось? Ведь у меня все лицо всмятку. Одна санитарка созналась. – Аманде не разрешалось пользоваться зеркалом. – А посмотри на мои руки. – Она обвела взглядом грузные гипсовые накладки, заключившие в себя ее локти, и Алекс не смог изобразить бодрость.
– Приготовься рассказывать всем, что попала в автокатастрофу в День благодарения. Вот и все. Вполне правдоподобно. – И с подчеркнутой весомостью посмотрел в глаза Аманде, положив руку ей на плечо. – Дорогая, никто не узнает. Если сама не откроешься. Тебе и решать. А ничего из произошедшего никому не известно. Только твоим родственникам, твоей бабушке и мне.
– А если кто-то прочтет в газетах? – С отчаянием она обратилась к Алексу: – Это попало в прессу?
Он отрицательно закачал головой:
– Да нет же, говорю. Никому не известно. И стыдиться нечего. Ты осталась той же, какой была до больницы. Ты прежняя, Аманда. Произошло ужасное несчастье, жуткое испытание, но не более того. Оно не изменило тебя. И не было твоей виной. Люди не станут обращаться с тобой иначе, Аманда. Ты не изменилась.
Сегодня утром психотерапевт еще раз повторил, что надо упорно внушать Аманде, что в ней никаких перемен не произошло и в случившемся нет ее вины. Видимо, типичная реакция жертвы изнасилования – считать себя ответственной за него и думать, что сама она существенным образом переменилась. Увы, в случае с Мэнди она переменилась, пожалуй, сильнее других. Насильник лишил ее девственности. Несомненно, пережитое скажется на ней ощутимо, но хороший уход и должное понимание, по мнению психиатра, дадут ей основательные шансы высвободиться из-под этого груза. Врач сожалел лишь о том, что не смог встретиться с матерью Аманды, а у мистера Виларда не нашлось времени на консультацию, его секретарша позвонила и позволила психиатру начать знакомство с девочкой.
– Но в таких случаях нуждается в помощи не только сама потерпевшая, – втолковывал он Алексу. – В помощи нуждается и ее семья. Воззрения близких, их оценка события устойчиво окрашивают отношение жертвы изнасилования к самой себе. – И дружелюбно добавил: – Я ужасно рад, что вы уделили мне время прямо с утра. А сегодня попозже мне предстоит встреча с бабушкой Аманды. – И тут виновато повторил присказку, которую Алекс выслушивал с давних пор: – Вы знаете, моя жена читает все ее книги подряд.
Однако сейчас-то не сочинения матери господствовали в мыслях Алекса. Он сразу спросил у врача, как скоро отпустит он Аманду домой, и тот выразил уверенность, что ее можно будет выписать в конце этой недели. То есть в пятницу, если не раньше, а это устраивало Алекса. Чем раньше увезет он Аманду в Сан- Франциско, тем больше будет за нее спокоен. Об этом он и думал, когда в палату вошла Кэ как ни в чем не бывало, в шикарном коричневом замшевом брючном костюме, отороченном рыжей лисой.
Они сверлили друг друга взглядом, Кэ не произнесла ни слова. Они вдруг стали противниками на ринге, и оба прикидывали, насколько смертоносным может оказаться соперник.
– Привет, Кэ, – первым начал Алекс.
Хотелось спросить, чем объясняется столь долгий срок, понадобившийся ей, чтобы явиться в больницу, но нельзя же было устраивать сцену в присутствии Аманды. Да и не надо: все его чувства, всю его ярость легко можно было прочесть во взоре.
– Привет, Алекс. Очень мило, что ты прибыл с Запада.
– Очень мило, что ты прибыла из Вашингтона. – Первый раунд. – Видно, очень была занята.
Аманда смотрела на них, и Алекс заметил, как она побледнела. Помявшись минуту, он вышел из палаты
