получать багаж, искать такси. В четверть одиннадцатого она отметила, что они уже на пути в город, и всем своим существом хотела оказаться сейчас вместе с ними. Но сразу же ей показалось нетерпимым то, что она влюбилась в Алекса, и подступил страх, что за эту затянувшуюся историю расплачиваться придется Джону Генри, который лишается ее внимания, ее присутствия, некоего чувства, которое, по ее понятию, и сберегает Джона Генри в живых. Но нельзя же совместить и то и другое? – безмолвно вопрошала она себя. И не была уверена, что такое ей удастся. Когда она оказывалась с Алексом, в мире словно ничего больше и не существовало, единственным желанием было не разлучаться с ним и позабыть всех прочих. Но забыть о Джоне Генри она не могла себе позволить. Забыть о нем – все равно, что поднести револьвер к его виску.
Так и сидела она, поглядывая в окно, потом рассеянно выпрямилась и выключила свет. Она так и не сняла платье, в котором была за ужином, поданным на подносе в его комнате, там они ели и беседовали, а он, жуя, задремал. Наглотался свежего воздуха. А теперь она сидит в оцепенении, словно Алекс может вдруг появиться перед ее глазами. В одиннадцать часов она услышала звонок телефона, быстро подняла трубку, зная, что все слуги спят, за исключением сиделки при Джоне Генри. Кто бы это мог звонить? Услышав, что это Алекс, она задрожала от радостного предчувствия.
– Рафаэлла?
Она боялась говорить с ним отсюда и отчаянно хотела оказаться рядом. После двухмесячной разлуки по возвращении из Нью-Йорка, после его отъезда из-за Аманды, в этот миг ей до боли хотелось быть с ним опять.
– Жилье у Аманды просто невероятное, – мирно проговорил он, а ей стало страшно, как бы кто не услышал их, но в его голосе была такая радость, перед которой не устоишь.
– Ей нравится?
– Она на седьмом небе. Я ее такой век не видел.
– Вот и хорошо. – Рафаэлла с удовольствием вообразила, как девочка обследует бело-розовую комнату. – С ней все хорошо?
Он ответил со вздохом:
– Не знаю, Рафаэлла. Надеюсь, да. Но каково ей после пережитого? Мать закатила жуткую сцену перед нашим отъездом. Пыталась внушить ей, что она виновата, раз уезжает. И прибавила, естественно, что тревожится, как посмотрят ее избиратели на то, что ее дочь живет у дяди, а не вместе с матерью.
– Если будет правильно себя вести, то все легко объяснится ее занятостью.
– Я ей то же самое втолковывал. Однако ж вышло нехорошо, а Мэнди так измучилась, что весь полет спала. А увидев красивую комнату, которую ты для нее обустроила, обрадовалась, как ничему другому за целый день.
– И я рада.
Однако, сказав это, Рафаэлла почувствовала себя невыносимо одинокой. Вот бы увидеть лицо Аманды, только входящей в свою комнату. Вот бы встретить их в аэропорту, вместе добираться в такси до дому, вместе входить в этот дом, все переживать вместе с ними, видеть их улыбки, помогать Аманде ощутить себя желанной в тех стенах, куда Рафаэлла двадцать раз заглядывала в течение минувшей недели. Да, почувствовала себя брошенной и, даже слыша Алекса по телефону, терзалась одиночеством. Оно налегало невыносимым бременем, и вспомнился тот вечер, когда она плакала от подобного одиночества, сидя на ступенях близ дома… тот вечер, когда впервые увидела Алекса… И казалось теперь, что было это сотню лет назад.
– Ты что-то совсем притихла. Какие-нибудь неприятности? – Голос его был глубок и спокоен. Рафаэлла покачала головой:
– Я просто чуть-чуть задумалась… прости…
– О чем задумалась?
После секундного колебания она ответила:
– О том вечере на ступенях… когда я в первый раз увидела тебя.
Тогда он усмехнулся:
– Не ты первая меня увидела, а я тебя.
Рафаэлла начала нервничать. А если кто-нибудь из слуг проснулся и взял трубку? Страшно представить, что он мог услышать или подумать.
– Давай поговорим об этом завтра.
Он понял ее.
– Значит, увидимся?
– Я с удовольствием. – В предвидении этого стало тепло на душе, одиночество ненадолго отступило.
– Какое время вас устроит?
Она рассмеялась, ведь теперь, когда все для Аманды сделано, занять себя нечем. Это было единственным, что она сделала за многие годы.
– Назначайте мне время. Я приду. А не лучше ли будет…
Вдруг она задумалась об Аманде. Не слишком ли рано знакомиться с девочкой. Как бы ту не отвратила встреча с любовницей Алекса, когда, возможно, Аманда хочет, чтобы любимый дядя был с ней безраздельно.
– Не глупи, Рафаэлла. Если бы я мог тебя уговорить, ничего милее не было бы, чем твой немедленный приход сюда. – Но оба понимали, что время слишком позднее и Аманда утомилась. – Отчего бы тебе не позавтракать у нас? Сможешь появиться так рано?
Рафаэлла заулыбалась:
– Например, в шесть? В четверть шестого? В полпятого?
– Отличная идея.
Он расхохотался. Ему представилось ее лицо. До боли захотелось вновь видеть ее, ощущать, обнимать, и чтобы тела их срослись, словно изначально составляли единое.
– В сущности, из-за разницы во времени я, наверно, поднимусь в шесть. Так что планируй свой визит примерно на этот час. Предупреждать по телефону не надо. Завтра утром я в контору идти не собираюсь. Хочу удостовериться, что та женщина, которая придет ухаживать за Амандой, подходящая для этого. – С переломами обеих рук девочка практически беспомощна, и он заранее поручил своей секретарше подыскать кого-то, способного совмещать функции экономки и санитарки. Далее он продолжал: – Буду ждать тебя.
– Приду пораньше. – А потом, не помня своего беспокойства, не прослушивает ли кто телефон, созналась: – Я соскучилась по тебе, Алекс.
– Ой, детка. – Голос был красноречив. – Знала бы ты, как я по тебе соскучился!
Вскоре разговор завершился, но Рафаэлла долго еще сидела у телефона, вся сияя. Глянув на часы, принялась раздеваться. Уже миновала полночь, так что через шесть или семь часов можно снова увидеться с ним. От одной этой мысли ее взор засверкал и зашлось сердце.
Глава 17
Будильник Рафаэлла поставила на полседьмого, а часом позже тихонько выскользнула из парадной двери. Она успела переговорить с одной из сиделок Джона Генри и объяснить, что собралась к ранней мессе, а потом на долгую прогулку. Вроде бы исчерпывающая мотивировка отсутствия, которое предположительно продлится несколько часов. Во всяком случае, на это она и рассчитывала, торопливо шагая по улице в декабрьском тумане, в утреннем холодке, кутаясь в манто, а жемчужно-серый свет омывал все вокруг. Она быстро добралась до уютного домика на Вальехо и удовлетворенно отметила, что многие окна в нем уже освещены. Значит, Алекс уже встал, и она, бросив взгляд на большой медный дверной молоток, засомневалась, стучать ли, звонить ли или же воспользоваться своим ключом. Наконец она предпочла дать отрывистый звонок и стояла там, дыша часто и возбужденно, в ожидании, с улыбкой на лице. И вот открылась дверь. Без единого слова Алекс быстро втянул ее в дом и сжал в объятиях. Так и не успев что-либо произнести, губы его отыскали ее губы и слились с ними, как показалось, очень надолго. Он не отпускал ее, она впитывала тепло его тела, а он гладил ее по блестящим черным волосам. И поглядывал на нее словно бы в удивлении, будто по-прежнему восхищаясь, что они вообще знакомы.
– Здравствуй, Алекс. – Глаза ее заморгали от радости.
