Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

говорилось, психология у людей в то время была другая, да и войны другие. Во всех концах Империи постоянно что-то происходило, и если бы люди обращали внимание на всякого рода инциденты, то и торговать, и путешествовать было бы некому.

Конечно, могло показаться странным, что связанные давним якобы знакомством и общими финансовыми интересами мистер Сэйпир и миледи Отэм так неожиданно встретились на краю земли. Но всякого рода «случайные встречи» в XIX веке являлись распространенным литературным приемом, а литература, как известно, есть отражение жизни в ее типичных проявлениях.

Кроме того, кому какое дело — действительно ли случайна эта встреча или, напротив, тщательно подготовлена? Значительные люди могут, и даже должны иметь и свои цели, и свои тайны.

В огромном особняке на склоне Столовой горы собралось до полусотни человек. Дамы от двадцати до семидесяти, одинаково приятные во всех отношениях, мужчины партикулярные и мужчины военные, в черных и синих морских, красных и хаки пехотных мундирах.

Лариса произвела наилучшее впечатление, что она умела, если хотела. Тем более — ее прикрывал лорд Генри, непрерывно сыпавший уайльдовскими афоризмами и парадоксами. Большинство из присутствующих воспринимали их как оригинальные, а если кто и слышал мельком в одной из пьес автора, о котором приличным людям вспоминать не полагалось[33], так оставлял свои знания при себе.

На фоне этой беспрерывной трескотни, перемежающейся приглашениями дам, всех подряд якобы, но на самом деле только тех, на кого указывал Кирсанов, никому не приходило в голову задавать ему серьезные, тем более — неудобные вопросы.

Лариса мило щебетала с дамами, постоянно ссылаясь на многолетнюю оторванность от лондонской жизни, что вполне оправдывало незнание ею вещей самоочевидных. Зато она щедро делилась впечатлениями об Австралии и Новой Зеландии, в которых никто из собеседниц не бывал.

А в углу зала одиноко сидел мрачный мужчина лет сорока пяти, с широкими золотыми нашивками на рукавах. Часто отхлебывал виски из бокала, потухшим взглядом обводил веселящуюся компанию. Адмирал Хиллард, опальный, но официально из света не исключенный. Его приглашали в дома, но открыто демонстрировать дружелюбие избегали. А это мучение еще большее, чем прямое отторжение.

Кирсанов уже знал, что сутками-другими позже, после того, как станет известно о бесследном исчезновении индийского конвоя и мощной эскадры адмирала Балфура, положение сэра Мэнсона резко изменится в лучшую сторону.

Можно сказать, что Павел Васильевич находился в положении владельца инсайдерской информации о том, какие акции вскоре упадут, а какие пойдут вверх.

— Видишь, Ларис, вон того мужика?

— Чего же не видеть. Тоскует и надирается. Почему?

— Объясню. А пока задача, раз ты в моем оперативном подчинении находишься, такая будет. Я тебя к нему подведу, представлю. Положение у него сейчас хуже губернаторского. Этой провинции. Все подвешено. Могут под суд отдать, могут снова командующим флотом назначить. Большинство присутствующих к первой мысли склоняются. А мы на второй вариант ставку сделаем. Видишь, даже дамы его аккуратно игнорируют. А ты — заговоришь. Мол, с детства моряков обожаешь, а здесь такой импозантный мужчина в меланхолии пребывает. Выпьешь, покуришь с ним, чтобы роли соответствовать. Индийскую папироску с гашишем… Здесь среди самых экстравагантных и эмансипированных особ это опять в моде.

— Поняла. Блок у тебя в подсознании. Не психологический, а поэт. Александр. «Ты, куря папиросу с гашишем, предложила попробовать мне…» И так далее, не помню. Закурю, выпью, его угощу. Дальше?

— А мне кажется, это не Блок, а Северянин. Впрочем, неважно. Видишь ли, надо, чтобы завтра к утру он стал нашим человеком. Вербовать его пока не нужно и спать с ним для первого раза совсем не обязательно. А вот сделать так, чтобы он ни о чем на этой земле, кроме как о тебе и твоих прелестях, думать не мог — постарайся. Свидания чтоб добивался, всякие глупости говорил. Иначе его придется просто убить. Это — не трудно. Но нерационально. Справишься?

Лариса, так, чтобы это видели несколько поблизости находящихся дам, игриво шлепнула Кирсанова по щеке перчаткой. И засмеялась журчаще.

— Да уж как-нибудь. Подробности докладывать нужно будет?

— Нет. Только деловую информацию.

— Тогда пойдем, представишь меня господину адмиралу.

Поначалу Хиллард отнесся к подсевшему за его столик Кирсанову, неизвестно зачем вздумавшему познакомить его с миледи Отэм, настороженно. Привык ждать подвоха или хорошо замаскированного оскорбления от каждого. А почему при этом все равно приходил на рауты — бог весть. Или свои комплексы потешить, или окружающим досадить собственным присутствием, а то и просто за стаканом-другим виски отвлечься от мыслей о необходимости застрелиться.

Тем более, что к ломберному столу доступ был всегда открыт. Игроков не интересовали высокие материи, если партнер расплачивался полновесными золотыми гинеями. Проиграл адмирал какое-то там сражение или все это слухи — неважно. Желательно, чтобы проигрывал на зеленом сукне.

Постепенно разговор с мистером Сэйпиром и юной дамой его увлек. Питер был остроумен и лишен каких бы то ни было предрассудков, умел несколькими словами дать уничижительную и в то же время объективную характеристику любому и любой из присутствующих, особенно метко отзываясь о лицах, адмиралу антипатичных. Причем так, что заподозрить его в предвзятости или желании подольстить было невозможно.

— Стоит человеку выделиться из массы других, — к месту произнес Кирсанов, — как у него немедленно появляются враги. В изобилии. Чтобы слыть всеобщим любимцем, нужно оставаться заурядностью. Разве вы с этим не согласны?

— Почти согласен, — кивнул Хиллард. — А вот вы явно выделяетесь, и при этом остаетесь всеобщим любимцем. Здесь.

Кирсанов-Сэйпир непринужденно рассмеялся, поднял свой бокал и предложил сделать то же Ларисе и адмиралу.

— Хотите, я поставлю свое состояние против вашего кортика, что столько гадостей, сколько говорится сейчас обо мне в кулуарах этого дома, вы не услышите в свой адрес даже в суде Адмиралтейства. Не дай вам бог, конечно, там оказаться.

Хиллард заметно помрачнел, но виски выпил.

— Повторяю — не дай вам бог, — со значением сказал Кирсанов, вставая. — А сейчас мне нужно на некоторое время отлучиться. Но я непременно еще вернусь. Не обижайте мою подругу, сэр Мэнсон.

Когда пришло время очередного танца, дамы и кавалеры начали разбираться для исполнения гавота или мазурки — невелика разница. Адмирал посмотрел на собеседницу с большой неуверенностью.

В те годы индивидуальных, доставляющих партнерам настоящее удовольствие танцев, вроде танго, фокстрота, в обиходе не было. И даже вальсы находились под большим сомнением ревнителей приличий.

Зато групповые исполнялись под пристальным вниманием мамаш, бездетных тетушек, просто престарелых дам, занимавших позиции вдоль стен. Два-три приглашения подряд одним кавалером незамужней девушки считались достаточным основанием для намека на обручение или сватовство.

Отказ в приглашении считался серьезным оскорблением. Потому Хиллард и ощущал громадный дискомфорт. Откажет ему эта миледи — катастрофа полная и окончательная. Но и не пригласить даму, доверенную его попечению, — неприлично. Если бы это сделал кто-нибудь другой… Но желающих что-то не видно. Именно по той причине, что она оживленно беседует с Хиллардом. Пришлось Ларисе мило улыбнуться, кивнуть и даже как бы сделать рукой движение навстречу адмиралу.

Он поднялся, поправил кортик и поклонился с огромным воодушевлением.

Танцевали они хорошо, ярко, и все взгляды зала были прикованы только и исключительно к ним. И бежали по залу шепотки, скрещивались взгляды, возникали одни комплоты и рушились другие. Народ ведь собрался искушенный, ничем в жизни, кроме интриг, устройства карьеры и приумножения капиталов не