Игорь Викторович чуть заметно передёрнул плечами. Даже упоминание о тамошних некробионтах вызывало у него чисто физиологическую реакцию.
— Это ты мне сам подскажи, к каким. Видишь ли, что за штука получается. Мы с Императором решили, что союз с Катранджи так и так заключать придётся. У него свои соображения, у нас свои. Одновременно мы решили почти открытым текстом донести эту информацию до некоторых людей в генеральной комиссии ТАОС. Есть там вполне вменяемые фигуры, не разделяющие взгляды «пещерных русофобов».
— Торговаться, значит, собираетесь?
— Как же иначе? Торговаться, совсем чуть-чуть шантажировать, ну и морковку на верёвочке перед мордами подвесить. Войны-то настоящей никто не хочет, даже кабинет Уоллеса[93], хотя как раз они весьма склонны поплясать с факелом на бочке с порохом. Жандармы, Тарханов и одесские бандиты, каждый по своим каналам, всю картину восстановили, полсотни фигурантов отловили, вместе с резидентом. Замысел у части правительственного кабинета и руководителей всем нам известного «Хантер-клуба» был какой? Демонстративный взрыв яхты Катранджи в русском порту с одновременным захватом в плен его и меня. У Ибрагима достаточно и друзей, готовых немедленно начать мстить за своего вождя, и врагов, желающих немедленно приступить к делёжке наследства. Убиваются сразу три зайца. Россия, ставшая объектом агрессии по многим направлениям с Юга и Востока, наверняка, по их расчётам, передумает в такой обстановке выходить из ТАОС.
В империи Катранджи начнётся внутренняя смута, нечто вроде «большой замятни» в Золотой Орде четырнадцатого века, что, естественно, ослабит террористический напор на Север и Запад. И, наконец, как не раз бывало, англо-американцы, не вступая в «прямые огневые контакты» сумеют неплохо заработать на новой войне всех против всех. А при удобном случае самим в неё вмешаться. Против нас, естественно.
— С предыдущим согласен, — сказал Ляхов. — Добавлю и четвёртого зайца. Имея в своих руках одновременно вас и Катранджи, много интересных комбинаций выстроить можно. При современном развитии науки и техники. Но какая может быть война в нынешних условиях между членами Союза? Американцам это на хрен не нужно, у них своих изоляционистов полно. А представить, что англичане с немцами и французами на такое дело отважатся — втроём против «русского медведя» — смешно даже.
— Это ты зря. В восемьсот пятьдесят третьем и девятьсот четырнадцатом тоже никто не верил. Однако же… Как великий еврейский Шолом-Алейхем писал: «Слово за слово…»
Вадим сначала чуть было не удивился избыточной эрудиции генерала, потом сообразил, сколько лет тот с Розенцвейгом сотрудничал. Тут же, пользуясь случаем, и спросил, куда это запропастился Григорий Львович? Давненько не пересекались.
— На месте он, на своём месте. В Нью-Йорке на общее дело работает…
— А я думал — в Триполи.
— С чего вдруг?
— Да по моим данным, оттуда наводка просвещённым мореплавателям [94] на Ибрагима пошла…
— Хочешь сказать, друг Гриша меня на убой подставил? Не верю. — Чекменёв при всей его квалификации, зевнул ход, как великий Чигорин в решающей игре за звание чемпиона мира.
— Не хочу. Заклад был совсем не на это. У евреев, как вы знаете, свои счёты с англичанами. Вот их он и подставил по полной. Одновременно здраво полагая, что вы успеете подстраховаться. И не ошибся, ведь так?
Ляхов, разумеется, не собирался, по крайней мере сейчас, говорить генералу, что с помощью аггрианского Шара, имевшегося в квартире на Столешниковом, они с Фёстом за полночи размотали всю интригу и снабдили Анастасию, а через неё и Уварова, достаточной для действий в Одессе информацией.
— Вся беда, что сам я, получается, не успел и не сумел…
— Ну, к чему такое самоуничижение? Решились, невзирая на личную неприязнь, довериться Уварову, и не ошиблись. Вы же полководец, а не комбат, вам в мелочовку вдаваться необязательно.
— Теперь и ты туда же, — сказал с тоской в голосе Чекменёв. — Да нет у меня никакой к Валерию личной неприязни. Есть здравый смысл и оперативные соображения. Я имел собственное мнение, теперь вы будете руководствоваться своим. Ради бога. Охотно верю, что в ваших категориях Уваров окажется весьма полезен и даже незаменим. Я исходил из своих, в которых не было места всему тому, что для вас естественно и очевидно. И закроем тему.
Ляхов согласно кивнул. Действительно, до появления в сфере большой политики его самого, Тарханова, затем и «Братства» в почти полном составе, Берестина с его корниловцами и марковцами, Чекменёв существовал в совершенно другом образе мира. И в этом мире люди, подобные вышеназванным, особых шансов не имели. Доведись Уварову каким-то чудом вырваться из своего гарнизона и очутиться в составе «печенегов» без поддержки Ляхова, так и трубил бы там до отставки или безвременной кончины с одним просветом. Но, как говорится, новые времена — новые песни.
— И на какую же помощь со стороны наших друзей вы, Игорь Викторович, рассчитываете?
Вадиму было интересно, насколько генерал ориентируется в подлинных возможностях его лично и «Братства». Видел и знал он достаточно, но сумел ли сделать нужные выводы? Правильно сформулированное желание — вещь не такая простая, как кажется, что подтверждает тысячелетний фольклор самых разных народов. «„Надо точно и правильно ставить техническую задачу“, — с тоской подумал негр, превратившийся в унитаз в женском туалете».
Чекменёв, очевидно, с той самой встречи в тюремной камере, когда он в последний раз попытался разоблачить и сломать Ляхова, достаточно много размышлял в этом направлении, выстраивая собственную линию поведения, так, чтобы и не навредить интересам России своим личным отказом от помощи чужаков, и не попасть в чрезмерную от них зависимость, наподобие какого-нибудь эмира Бухарского.
После окончания московско-берендеевской эпопеи, наведения порядка и официального воцарения Олега Первого, ни Берестин, ни Басманов, ни прочие посланцы из прошлого вестей о себе не подавали. Получили свои награды на торжественном построении в той же Берендеевке и организованно, как и пришли, убыли в места постоянной дислокации.
Ляхов, поскольку его никто больше ни о чём не спрашивал, продолжил службу в прежнем качестве, вопреки опасениям Чекменёва, не претендуя ни на какую официальную должность, вроде «спецпредставителя ВСЮР при особе Императора» или Чрезвычайного и Полномочного посла Югороссии.
Будто бы все заключили негласный пакт — обо всём случившемся забыть. До лучших времён или навсегда. Как сложится.
Теперь Игорю Викторовичу пришлось первому этот пакт нарушить.
Он вспомнил давний разговор с Ляховым и повторил его тогдашние слова: «Отчего бы нам снова в открытую не поиграть? Так, мол, и так, Вадим Петрович, сложности у меня возникли, давай вместе помозгуем…»
Вот видишь — пришёл момент. О военной помощи пока что речь не идёт, военной силы у нас хватит, даже и полномасштабную войну выиграть, если нам её вздумают навязать. Только война, если и обозначится, будет совсем другой. Неявная, но по-своему ожесточённая. Наши пока ещё союзнички, они ведь не смирятся. Отлично всё понимают — впервые за минувший век Россия решила в открытую заявить себя «Третьей силой». С достаточными к этому основаниями. А поверить, что именно третьей, с соблюдением полного нейтралитета — не могут. Как и в то, что по всем геополитическим основаниям она достигла предела единственно оправданных географически и экономически границ.
— И правильно делают, что не верят, — сказал Ляхов. — Я бы тоже не поверил. Стамбул и Проливы — этого России не хватает. Данная геополитическая мечта продолжает витать в умах, в том числе и многих «пересветов». Ведь так? Тем более в реальности Берестина она успешно воплотилась…
— Вот-вот. Там она воплотилась, ну и достаточно. Ты как-то говорил, что можно будет экскурсии для желающих организовывать. Пусть съездят и посмотрят. Мне отчего-то кажется, что особой радости от обладания Босфором, Дарданеллами и ещё одним, условно говоря, Ташкентом, большинство их народонаселения не испытывает…
— Это уж само собой. Велика ли и нашим с вами соотечественникам радость от того, что Россия
