деле нуждался в ободрении?), — нам не привыкать. Ляг фотоны-гравитоны чуть в другой транспозиции[97], сидел бы ты сейчас на моём месте, а я — на твоём. И опять каждый считал бы, что только его мир настоящий, а другой — химера.
Они неоднократно обсуждали эту тему, но снова и снова что-то тянуло к ней возвращаться. Да и странно было бы, если б иначе.
— Мы с тобой оба врачи. Наше дело — лечить, пока есть хоть малейшая надежда. Вот и лечим. Если не произойдёт катастрофического срыва, глядишь, и обойдётся. Не каждая флегмона гангреной или сепсисом заканчивается.
Тут, конечно, не поспоришь.
— Тебе, наверное, легче, чем мне, живётся. Да и то не наверняка. У нас недавно результаты всемирных социсследований опубликовали, насчёт понятия «счастье». Так получилось, что жители Бангладеш (это такая страна, возникшая на месте Восточного Пакистана, площадью чуть больше Венгрии, но с населением 120 млн человек), по всем показателям чуть ли не беднейшие в мире, ощущают себя в пять раз счастливее, чем шведы или французы. Так что всё сугубо субъективно.
У нас вот на Кавказе очередная религиозная война разгорается, на Дальнем Востоке проблемы с деградацией инфраструктуры и китайской опасностью обостряются. И надо с этим что-то делать. Государственная власть мечется. Либо очередная тотальная война, по лекалам Ермолова и Барятинского, либо… Хрен знает что. Ни одна самая красивая девушка не может дать больше того, что она имеет, говорят французы, «ля плю белль филль…» и так далее. Равно и наши руководители. Куда ни кинь, всё клин. Приходится лично мне сейчас на темы процветания державы и наведения конституционного порядка задумываться. Единолично.
— Ну и как, успешно?
— Да пока справляюсь. Осталось только через несколько врожденных предрассудков переступить — и порядок. В одном тебе завидую — не попалась мне у себя девушка, вроде твоей Майи…
Фёст увидел лёгкое движение лицевых мышц Секонда и продолжил успокаивающе:
— Да ты не нервничай. Я, кажись, её у тебя отбивать не собираюсь. Характеры у нас давно и сильно разные. С тобой. С ней — тем более. Но почему так случилось — интересно. Должен же и у неё быть аналог?
— Возможно, и есть. Но вы с ней не пересеклись до сих пор почему-то. Ты у Шульгина не спрашивал? Возможно, всё ещё впереди.
— Вот ещё… — И сменил тему: — А не хочешь ко мне в гости сходить? Хоть на денёк. До третьих петухов. Ни разу ведь не был.
— Отчего и не сходить? — внезапно Ляхов испытал весёлую бесшабашность. — Только ведь Шульгин предостерегал…
— По-моему — ерунда. Я же с тобой здесь сижу — и ничего. Они сами туда-сюда непрерывно шастали. Можно рискнуть. Офицеры мы или твари дрожащие? Левашов с Лихаревым откуда твоих девчонок переправили? Чуть ли не с того света?
— Возможно, прямо с того. — Секонд уже не раз задумывался над этой загадкой и всё больше утверждался в своём мнении. — Уж больно много нестыковок, а спросить не у кого. Лихарев уму-разуму научен — без разрешения старших товарищей правду не скажет.
Вдруг его осенила новая идея, неожиданная, в чём-то забавная и наверняка могущая быть полезной.
— Майи своей, говоришь, тебе не хватает? Могу тебе кое в чём помочь. Мы ведь до сих пор процентов на девяносто — одна и та же базовая личность?
— Процентов не считал, но что-то в этом роде.
— Тогда есть кое-что предложить…
У него в кармане лежал пакет с полусотней фотографий, приготовленный для так и не состоявшегося разговора с Чекменёвым на «женскую тему». Там были изображены «валькирии», в военной форме на штурмполосе, в летних платьях и костюмах на палубе «Валгаллы» и на улочках городков и деревень на островах Южных морей, в купальниках на коралловых пляжах, на досках сёрфов и виндсёрфов.
И ещё Майя снабдила Вадима лично отобранными снимками из бани, выступая в роли не ревнивой жены, а партнёра и сотрудника. Ляхов думал их показать генералу, если тот начнёт слишком настойчиво вникать в загадку появления «этих феноменов». С помощью имевшихся в квартире приборов, оставшихся от Лихарева, часть фотографий была перемонтирована и стилизована так, что подтверждала как минимум два последних года земного существования девушек. В разных местах — Москве, Париже, Лондоне, Хабаровске, и в разном качестве.
Теперь они пригодились.
Передавая стопку Фёсту, Секонд почти демонстративно, как с карточной колоды, снял несколько верхних и отложил на край стола, «рубашками вверх».
— А там что?
— А там — потом. Смотри, что дал.
Тот начал с явным интересом. Что девушки хороши сами по себе, это понятно. Но сейчас подходил не как ценитель «ню» и остального, а как профессионал.
— Вот они, значит, какие, воспитанницы мадам Дайяны с Валгаллы.
Секонд сразу, как только они решили с Майей устроить «валькирий» на военную службу, сообщил об этом аналогу, и о том, что они направлены в новозеландский форт для дополнительной подготовки и специализации, тоже доложил. Но повидаться с новыми
— Они. И на вид супер, согласись, и боевое крещение выдержали с честью. Как минимум по «Анне» государь им отвесит. А может, и чего посолиднее.
— И что? Предлагаешь из них невесту выбрать?
— Почему бы нет? В отличие от земных, любая не только внешности отменной, но и нравственных качеств. Не изменит, не предаст, всегда поможет, а случится — и защитит. Со временем каждая ничуть не хуже новиковской Ирины будет…
— Смешно, ты не находишь?
— В прямой постановке и вправду смешно. А если подойти к вопросу прагматически? Нам с тобой нужна хорошая связная, чтобы по мелочи каждый раз не отвлекаться. И не только связная, а помощник, порученец, секретарь-референт, телохранитель. Постоянная смотрительница квартиры и входных-выходных порталов. Я знаю, ты там у себя сейчас фактически оставлен на произвол судьбы. В своём праве и с немалыми возможностями. А всё же?
— Правильно рассуждаешь. Жаловаться мне не на что. А скучно моментами бывает. Как, наверное, Роману Абрамовичу.
— Это — кто? Не слышал. А фамилия?
— Это и есть фамилия. Абрамо?вич. Отчества не помню. Один пацан отечественный. Миллиардер. Деньгу зашиб, но до сей поры понять не может — зачем и для чего.
— Мы с тобой наверняка в лучшем положении, — кивнул Вадим-второй. — Этого Романа на наш перевальчик бы. — Он мечтательно усмехнулся. — Или пуля между глаз, или догадался бы о смысле жизни… Пушкин предпочитал в случае, когда мысли лишние в голову придут, откупорить шампанского бутылку, а я — свой винтарь вспоминаю и сопутствующие моменты. Хотя и потом разное случалось, а того — не забудешь.
Фёст кивнул. Ему объяснений не требовалось. До момента появления ударных вертолётов судьба и воспоминания у них были общие[98].
Он ещё раз перебрал фотографии. Разложил на столе, как карты пасьянса. Налево — в одежде, направо — «о натюрель». Посмотрел, подумал. Смотреть было на что. Хорошо, что оба врачи и на анатомические подробности способны почти не отвлекаться, воспринимая их так же, как и иные физические признаки пациентов.
— Вот эта мне отчего-то больше других нравится, — показал снимки девушки с длинными волосами платинового оттенка, падающими на плечи, мило и смущённо глядящей в объектив. Причём, как отметил Секонд, карточку, где она сидела на диване голенькая, в позе Русалочки с копенгагенской набережной, но
