– Не можешь – не надо, – прямо сказала Дженет Дуглас. – Тебе будет недостаточно и миллиона в год. Даже десяти. Никаких денег не хватит, чтобы заплатить за разрушенную жизнь. Уходи от него, Оливия, если ты на это способна. Я должна была сделать это много лет назад. А теперь слишком поздно. Я стала пить, я потеряла свое здоровье, свой брак, я не могла заниматься тем, чем мне хочется, это повлияло на всю нашу семью и сделало вашу с Эдвином жизнь очень тяжелой. Оливия, если ты не хочешь повторить мою судьбу, если ты отчаянно сопротивляешься этой вползшей в твою жизнь гадине по имени Политика, уходи, пока еще можно. Девочка моя, пожалуйста, – со слезами на глазах продолжала она, сжимая дочери руку, – я тебя умоляю! Не важно, что скажет твой отец. Я тебя заслоню. – Но вдруг ее взгляд стал серьезным. Одно дело – отказываться от политики, другое – от супружеской жизни, которую, возможно, стоит попытаться спасти. – А он? А Энди?
– Все кончилось уже очень давно, мама.
Дженет снова кивнула. Это не слишком ее удивило.
– Я так и думала, но не была уверена. – Она слегка улыбнулась. – Когда-нибудь твой отец решит, что я ему солгала. Он недавно спросил меня, все ли у вас в порядке, и я ответила, что да. Но уже тогда я не была уверена.
– Спасибо, мамочка, – сказала Оливия, обнимая ее. – Я тебя люблю!..
Она только что получила от своей матери величайший дар – ее благословение.
– Я тоже люблю тебя, детка, – ответила Дженет. – Делай то, что тебе хочется, и не думай о том, что скажет твой отец. Все будет в порядке. Он и Энди будут некоторое время возмущаться, но они пройдут через это. Энди молод. Он вполне может еще раз жениться и снова попробовать баллотироваться. Не позволяй ему уговорить тебя остаться, Оливия, если только ты сама этого не захочешь.
Ей действительно хотелось, чтобы ее дочь оказалась где-нибудь далеко и была свободна.
– Я не хочу возвращаться, мама. И никогда не вернусь. Я должна была уйти от него много лет назад… еще до рождения Алекса или сразу после его смерти.
– Ты молода и еще устроишь свою жизнь, – задумчиво произнесла ее мать. Для нее самой уже все было кончено. Она отказалась от своей жизни, карьеры, друзей и мечтаний. Каждую унцию своей энергии Дженет вкладывала в политический рост своего мужа, но для родной дочери ей хотелось чего-то совсем другого. – И чем ты будешь заниматься?
– Я хочу попробовать писать, – застенчиво улыбнулась Оливия, и ее мать рассмеялась:
– Все возвращается на круги своя, не так ли? Тогда пиши, и пусть тебя ничто не останавливает.
Они проговорили полдня и вместе приготовили ленч на кухне. Оливия даже подумывала о том, чтобы рассказать ей о Питере, но в конце концов не решилась на это. Она сказала, что скорее всего вернется во Францию, в рыбацкую деревушку, которую она так любила. Там будет хорошо писаться и хорошо прятаться. Однако тут Дженет насторожилась.
– Нельзя вечно скрываться.
– Почему? – с печальной улыбкой ответила Оливия. Ей ничего другого не оставалось, как исчезнуть, на этот раз – на самых законных основаниях.
Но единственное, чего ей больше не хотелось, – это иметь дело с прессой или общественностью.
Этим вечером Эдвин обедал с ними. Он все еще не отошел от своей трагедии и выглядел подавленным, но Оливии тем не менее удалось пару раз рассмешить его. Связь с Вашингтоном он держал постоянно, по телефону и факсу. Оливии казалось невероятным, что в такой ситуации он может думать о делах, но даже после такой чудовищной утраты Эдвин оставался похожим на своего отца. Было совершенно очевидно, что он увлечен политикой не меньше, чем ее отец или муж. Поздно вечером Оливия позвонила Энди и сказала ему, что приняла важное решение.
– Я не вернусь, – просто сказала она.
– Опять… – раздраженно простонал он. – Ты забыла про наш контракт?
– Там ничего не сказано о том, что я должна оставаться с тобой и сопровождать тебя в Белый дом. Там говорится только, что, если я это сделаю, ты будешь платить мне миллион в год. Так что я просто сэкономлю тебе деньги.
– Ты не можешь так поступить! – озлобленно сказал Энди.
Оливия никогда еще не слышала, чтобы он говорил таким голосом. И все потому, что она мешала ему достичь своей единственной на данный момент цели.
– Могу. И поступлю. Завтра утром я улетаю в Европу.
На самом деле она собиралась уехать через несколько дней, но ей хотелось дать своему мужу понять, что все кончено. Тем не менее на следующий же день Энди примчался в Бостон, и, как и предсказывала ее мать, отец Оливии встал на сторону зятя. Но Оливии было уже тридцать четыре года, она знала, что делает, и была взрослой женщиной. И она понимала, что теперь ее ничто не сможет остановить.
– Ты хоть понимаешь, от чего ты отказываешься? – орал ее отец, в то время как Энди с благодарностью смотрел на него.
Оливии все это казалось похожим на линчевание.
– Да, – тихо ответила она, не отводя глаз, – я отказываюсь от лжи и разочарования. Я уже испытала достаточно и того и другого, и я думаю, что прекрасно без них обойдусь. Да, и еще я отказываюсь от того, чтобы меня использовали.
– Нечего строить из себя Бог знает что! – с отвращением сказал отец. Он был политиком старой школы, не таким высокомерным, как Энди. – Это великая жизнь и великие возможности, и ты это прекрасно знаешь.
– Для тебя, может быть, и да, – возразила Оливия, глядя на отца с нескрываемой печалью. – Для большинства же это жизнь, полная одиночества и разочарования или нарушенных обещаний. Я хочу, чтобы у меня была настоящая жизнь с настоящим мужчиной или в одиночестве – как сложится. На остальное мне наплевать. Я просто хочу как можно дальше отбросить от себя политику и никогда больше не слышать этого слова.
