Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

на обстоятельства жизни изменил. Да оставим, таким, как ты, этого не понять. Посмотрел бы я на тебя, если бы кровь из перебитой артерии вдруг в глаза брызнула…

Ты касаемо квартиры прикинь, как профессор Преображенский, если вдруг придётся и тебе жилплощадь выбирать. Что светскому человеку в той России нужно? Большая гостиная, чтобы музицировать и вслух стихи и пьесы читать, как в старое время принято было. Пятьдесят квадратов, почти половину из них стейнвеевский рояль займёт. Дальше — личный рабочий кабинет. Библиотека, желательно — дверь в дверь, чтобы далеко не ходить. Как вот здесь, где сейчас сидим. Неплохо ведь сидим? Это — три раза по двадцать пять. Столовая, чтобы два десятка гостей по-человечески угостить. Ещё пятьдесят, меньше не выйдет. Спальня моя. Спальня будущей жены. Три гостевые спальни. Оружейная, она же мастерская. Стеллажи с оружием, стол для чистки, станочки кой-какие, запчасти, расходный материал. И всё. Если дети пойдут рождаться, так гостей селить и некуда станет. А ты говоришь — десять комнат…

— Да, — вздохнул Мятлев, не придумав, что возразить. Вот и разница в психологии и просто воображении людей разных исторических формаций. Советского воспитания генерал (Генерал!), не имея «безгрешных доходов»[152] на рублёвский особняк или замок, продолжал мыслить в категориях «двушек», «трёшек» и прочих квартир стандартных планировок.

Подымили сигарами, Вадим извлёк из тумбочки бутылку коньяку. Привёл старую шульгинскую шутку: «Хлопнем по одной, пока бабы не видят».

Мятлев на неё отреагировал стандартно и без воображения:

— А чего? Мы же с ними и так весь день пьём. И никто не препятствует.

Ляхову пришлось объяснить сакральный смысл этого мероприятия. До Леонида дошло.

Хлопнули.

Мятлев долго смотрел на висевшую перед глазами картину, и его очень впечатлявшую с момента, когда вступил в понимающий возраст.

Камилл Писарро, «Оперный проезд в Париже». Не мог же хозяин её специально для него здесь повесить. Причём картина эта выглядела подлинником (каким и являлась на самом деле). Значит, если самые тонкие (неалгоритмируемые) вкусы у них совпадают, так и остальное должно бы. Помимо службы. Контрразведчику показалось, что не только «девушку своей мечты» он сегодня встретил, но и друга, может быть — на всю жизнь. Бывает иногда такое.

Ещё раз спросил себя — «стоит ли?» — и задал больше всего волнующий его сейчас вопрос, независимо от должности и обстановки:

— Герта — она тебе кто?

Ляхов снова внутренне усмехнулся (забыл, что ли, генерал — было уже кое-что сказано по поводу девушек. Или настолько гвоздём засела в мозги эта тема, что каждая лишняя рюмка коньяка к ней возвращает?), внешне оставаясь настолько серьёзным, насколько требовали обстоятельства.

Мог, для шутки, ответить в стиле очередного общеизвестного романа — «собрачница». Возможно, это Мятлева ещё более бы возбудило. Хотя куда уж дальше?

Вадим предпочёл, налив по новой, сказать чистую правду (которую умные люди всегда отличают от самой тонкой лжи):

— По легенде — племянница. На самом деле, как я уже говорил, — действительно не более чем подпоручик отряда «Печенег» Главного разведуправления Императорской Гвардии. Не очень давно поступила в моё распоряжение в качестве личного телохранителя и порученца. Случись что со мной — станет ронином. Ты ж у нас знаток японистики. А она не только хокку и танка наизусть читает, она мечами владеет так, что и у меня мороз по коже. Я в детстве отцовской золингеновской бритвой себя по щеке полоснул, так до сих пор возле лица ничего тоньше совковой лопаты видеть не могу.

— Не пугай, а? Война будет завтра, а сегодня ещё вечер двадцать первого июня.

Ляхов отметил оригинальность посылки. Серьёзные он на будущее перспективы воображает. Впрочем, он мог и в другом смысле это сказать, не подумал просто.

Мятлев, высказавшись, снова остановил взгляд на бутылке.

— Что, ещё по одной? — и подвинул к середине стола свою рюмку.

«Чёрт его знает, — подумал Вадим. — Гомеостата не имеет, а вторую пол-литру добирает, оставаясь почти в порядке. Небось ложку того адсорбционного порошка глотнул, что Вовка Беляков совсем для других целей изобретал»[153]. Это он вспомнил своего одноклассника, окончившего институт тонкой химической технологии и создававшего в своём НИИ всякие хитрые композиты, находящие, в частности, и такое утилитарное применение.

— Ну так скажи мне по-мужски, по-товарищески — у меня с ней что-нибудь может получиться? Помимо твоих оперативных игр? Настоящее?

Похоже, последнее слово Мятлев произнёс искренне, от всей души.

А почему бы и нет? «Выражаясь научно — бывает».

Ляхов опять дважды пыхнул сигарой, чтобы вопреки всем правилам извлечь порцию дыма, которой можно затянуться как следует, а не впитывать никотин слизистой оболочкой рта. Всегда проклятые буржуи бессмысленную ерунду придумывают.

— Что же я могу тебе сказать, господин-товарищ генерал? Я не Иван Грозный, «над своими холопами не волен». Сумеешь девушку заинтересовать, особенно после хорошего преферанса, всё в твоих руках. Я сказал — гостевые спальни имеются. Нет — нет. Я, полковник, подпоручику чужой службы не могу приказать в твою койку ложиться. Нет в уставе такой формулы. Достаточно доходчиво?

Вадим сказал это резко, слегка даже агрессивно. Чтоб не думал специалист, что перед ним приплясывать станут, лишь бы в свои сети затянуть. Свобода у нас, полная свобода! «Хозяин — барин. Хочет живёт, хочет удавится». Что-то не нравится — прямо сейчас можем на порог собственного жилища высадить. Со всей положенной любезностью. И букет роз для супруги передать.

— Ладно, ладно, оставь, не заводись, — успокаивающе положил Мятлев руку на колено Ляхова.

Девушки в это время переоделись попросту: лёгкие непрозрачные халатики, у каждой под цвет волос, домашние тапочки вместо надоевших шпилек. Макияж смыли, волосы распустили. Правда, под халатиками совсем ничего, сразу любому видно, так нужно ведь и девушкам от «артикулом предусмотренных» предметов туалета отдохнуть. В преферанс играть — ничего лишнего и отвлекающего. Ни самих себя, ни партнёров.

Со стола для игры убрали скатерть (жена и скатерть — главные враги преферанса!), поставили рядом сервировочный столик со всем необходимым, чтобы потом не отвлекаться. Герта, готовя на кухне кофе и лёгкие закуски, вдруг спросила Вяземскую, будто раньше не успела:

— Как думаешь, если сильно настаивать будет — согласиться?

— Ни за что, — резко, даже чуть слишком, ответила Людмила. — Успеешь. Сегодня уступишь — вдруг этого ему и хватит? Коллекционеры такие бывают. Поимел дурочку, очередную запись в «донжуанском списке» сделал, и вперёд, за следующей. И вся твоя дальнейшая работа — где?

— Верно, — слегка разочарованно согласилась Герта. — А ты с Вадимом — уже?

У них после школы Дайяны и службы в женском взводе никаких запретных тем для разговоров фактически не существовало. А уж всё, касающееся взаимоотношений между полами, обсуждалось постоянно, особенно после отбоя, и, как правило, «своими словами», без эвфемизмов.

— И я — нет. Нам спешить некуда. Сам Ляхов-Секонд обручение произвёл. Могу и полгода терпеть, чтобы всё по правилам получилось. Я честной женой собираюсь стать, а не… Чтобы после свадьбы краснеть и объясняться не пришлось.

А Герта тут же припомнила раздел одного из наставлений по «практической эротике», где говорилось, что девушке старше девятнадцати лет для поддержания гормонального баланса и сохранения психики в хорошем эмоциональном тонусе необходимо заниматься личной жизнью не меньше трёх раз в неделю.

Вяземская фыркнула:

— Слава богу, что Левашов нас от такой участи избавил. Координаторш из нас не получилось.