Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер

только наедине, а так и в общении с людьми своего круга, да и в мыслях, если не личные — Фёст и Фёст. Удобнее.

— Что ж, Людмила, мне всё понятно. Я провёл в вашем мире полчаса, Леонид третьи сутки «изучает обстановку» на местности. Счастливчик. Я его столько знаю, что прямо вижу — он пишет записку, подпрыгивая от нетерпения ринуться в изучение никем до него не изученного. Не Меллоун, не Рокстон, натуральный Челленджер[32]! Правда, намного красивее. В юности после девятого класса и до окончания института Леонид всё соображал — под кого ему «косить» — от Гриценко в «Хождении по мукам» до Олега Даля в «Операции „Омега“».

— Вам разнос слишком большим не кажется? — осторожно спросила Людмила. Тут она вступила на тонкий лёд. Как может девушка, всего год живущая в человеческом, причём совсем другом мире, поддерживать умную беседу о вещах, известных ей крайне поверхностно? Хорошо, благодаря Фёсту, Воронцову, Наталье Андреевне она посмотрела и почитала достаточно, чтобы понять, о чем вообще сейчас речь ведёт Журналист, и ответить как минимум «в тему».

Но Анатолия реакция антипатичной ему женщины волновала очень мало. Он «токовал» о своём.

— Леонид счастлив, а вы мне поверьте — этот человек, несмотря на профессию, умеет радоваться жизни во всех её проявлениях. С юных лет — всему. От уведённой со студенческого вечера «царицы бала» до купленной за трояк у алкоголика книжки, которая у знающего букиниста нормально стоит не одну сотню. Я даже название той книги помню, хоть было это, скорее всего, до вашего рождения.

Мы с Генрихом (это он так Писателя назвал, полным именем, немедленно это пояснив) с самого начала были на вашей стороне и, если б от нас зависело, идею самого тесного союза с той Россией, вплоть до конфедерации, приняли бы безоговорочно. По поводу Мятлева были самые серьёзные сомнения. Мы не успели обсудить проблему в «узком кругу», договориться о совместной позиции, но считали, что комплот Президента, Мятлева и других товарищей, владеющих «конкретными» профессиями, нам вдвоём не разрушить.

— А почему вы сказали — «конфедерация»? Отчего сразу не «Федерация»? Или просто — «двуединая монархия» вроде бывшей Австро-Венгрии. Нераздельно и неслиянно. Каждая из Россий будет считаться по отношению к другой «заморской территорией», с равными правами «суверенных правителей» и общим, объединяющим всех подданных «высшим законом».

Людмила слегка увлеклась. Подобных деклараций ей Фёст произносить не поручал. Но ей нравилось мыслить геополитически гораздо больше, чем любой из подруг. У Фёста, наверное, нахваталась, а скорее — у Секонда. С виду (не сейчас) — типичная «блондинка», а в душе не то Екатерина Великая, не то Маргарет Тэтчер.

Она не сразу заметила, что Анатолий смотрит на неё как-то слишком пристально. Ни её словами не мог быть вызван такой взгляд умудрённого двадцатью годами репортёрской деятельности и жизнью в «серпентариях», именуемых «редакциями», человека, ни нынешней внешностью.

— Зачем форсировать события? — мягко спросил он. — Мы не дошли даже до нормального союзнического договора. Всему своё время. Будем делать всё от нас зависящее в рамках возможного. Но я сейчас хотел спросить о другом, если вы не сочтёте это нескромностью. Наш друг Леонид, когда писал записку, был слегка «подшофе»[33]?

— Не знаю ваших градаций, но три больших рюмки коньяка за завтраком он выпил.

— Для него это и есть «подшофе». Не пьян, но в слегка приподнятом состоянии мыслей. Иначе он не написал бы следующей, непосредственно к делу не относящейся фразы, позвольте я процитирую: «Остерегайся чар Л, с которой ты сейчас общаешься. Она, как и её подруга, — настоящие Цирцеи[34]. Это приятно, но отвлекает от работы».

Людмила засмеялась. Анатолий печально вздохнул.

— Мне бы хотелось увидеть вас в истинном облике. Ваш грим безупречен, но нельзя на него полагаться, сидя полчаса на расстоянии вытянутой руки от такого прожжённого журналюги, как я. Моя профессия — видеть людей насквозь и при нужде выворачивать наизнанку. До самой души, если она есть. Ваша маскировка годится на улице, в метро, в обществе поглощённых только собственными интересами и заботами людей. Я не хвалюсь, но я — проницательный человек. Что тут первично, профессия или генотип, рассуждать не будем. Вы сумели «держать маску» ровно семь минут…

Анатолий снова взглянул на часы. Это у него было вроде нервного тика или профессиональная привычка — контролировать текущее мимо него время с точностью плюс-минус пять минут. Мало ли зачем пригодится.

— Неужели? — Вяземская состроила одну из самых неприятных гримас, допускаемых обликом.

Теперь засмеялся Анатолий:

— Всё! Наваждение давно закончилось, и ваши попытки «продолжать роль» выглядят как прощальный монолог Офелии в исполнении доярки из колхозной самодеятельности. Даже если бы я не обладал собственной наблюдательностью, слов такого Казановы, как наш Лёня, да ещё сказанных в подпитии, вполне достаточно. Невозможно представить камрада Мятлева, специально, подчёркиваю, специально предупреждающего своего друга, втянувшегося в авантюру с неясными последствиями, не об опасности от настоящих врагов, а о той, что исходит от чар вполне неприятной женщины.

Тут вы очень здорово в стиль моего восприятия попали. Я даже в метро стараюсь на таких, как вы сейчас, не смотреть в целях сохранения душевного равновесия. И сразу крепко задумался, искоса вглядываясь в сидящую передо мной мымру — что бы Лёнины слова могли значить? Шифровка, да?

Боже ж ты мой, думаю, фигура у этой барышни обалденная, никаким прикидом не скроешь, а жесты, голос, интонации, взгляд!

Просто поразительно, как едва ли не впервые попавшая в наш мир молодая девушка сумела сконцентрировать в своём облике почти весь негатив нынешней жизни. Разве что у вас нашёлся очень талантливый консультант. Одному он вас не научил — некрасивая, потрёпанная жизнью тридцатилетняя женщина не в состоянии говорить голосом, от которого хочется «достать чернил и плакать». В какой-то момент почти физически захотелось потянуться рукой и сорвать с вас эту нелепую маску…

— И увидеть прекрасное лицо принцессы из сказки, — продолжила Людмила. — Увы, ничего не выйдет. Что есть, то есть, остальное — плод вашего излишне художественного воображения. О Мятлеве ничего не могу сказать — он у нас действительно нашёл себе девушку по вкусу. Но даже она — не Цирцея. «Валькирия», при условии, что Леонида можно считать героем…

Разговор увял, обсуждать больше было нечего, раз собеседница решительно от этой темы уклонилась. Анатолию, в конце восьмидесятых годов отдавшему на чёрном рынке больше месячной зарплаты за двухтомник «Мифы народов мира» и досконально его изучившему, намёк на «валькирий» и прочее, с ними связанное, даже несколько испортил настроение.

— Суть в чём, — вернулась Вяземская к тезисам Фёста. — Буквально через два-три дня мы хотели бы устроить очередную встречу с вашим Президентом. В узком кругу, без Императора и его сатрапов. За это время вам следует настроить нужным образом остальных своих друзей. Финансисту скажите, что вопросы его компетенции могут быть решены в один день.

— Это, простите, как? — не понял Журналист.

— Элементарно. Ваша РФ одномоментно выплачивает все внешние долги за счёт пресловутых «валютных резервов», состоящих из раскрашенной резаной бумаги, акций и прочих иностранных обязательств. Все и сразу, я подчёркиваю. Этим самым она навсегда избавляется от экономической и политической зависимости. Если на другой день рухнет мировой рынок, финансовый я имею в виду, обесценятся доллар и евро до уровня инфляции двадцатых годов прошлого века — так и хрен бы с ними. Не менее ёмкие рынки сбыта имеются на нашей стороне, и с куда более разумными основами. Наше и ваше государство вполне соответствуют словам Пушкина: они «простой продукт имеют». Начнём торговать только на золото и на рубли. Хочешь в России что-нибудь купить, от нефти до хлеба и оружия — продай нам чего- нибудь интересного за наши «раскрашенные бумажки». Или — предоставь «платные услуги». Всё как на обычном рынке и даже восточном базаре. Вот тогда рубли будут рвать из рук везде, от Гонконга до Патагонии. А вы — включать печатный станок по мере надобности или под настроение.

— Такая шутка закончится всемирным хаосом и, возможно, полномасштабной войной, — ошарашенно