автоматической винтовкой «вальтер», которая при откинутых сошках и замене прямого магазина барабаном с лентой на сто патронов превращалась в легкий ручной пулемет. Через плечо у него свешивался кожаный ремень с восемью патронными подсумками.
Пока Розенцвейг ходил вооружаться, что, в общем-то, выглядело довольно странно, исходя из обстановки, Ляхов осматривался.
Удивительная вещь.
Лишенный насекомых и птиц, которые обычно почти не замечались, а чаще – просто досаждали своим беспокоящим присутствием, мир воспринимался жутко.
Впрочем, возможно, только для него. Других отсутствие мух, комаров и москитов только радовало.
Зато он убедился, с какой страшной силой начал проявлять себя растительный мир!
Неужели ему так мешали существа ходящие и летающие?
Кустарники, травы, стремительно дичающие цветы почти демонстративно пытались занять все, куда им раньше хода не было.
Уже почти заросли высокой травой дорожки, которые совсем недавно пропалывали и продергивали солдаты, ветки шиповника лезли в окна. Чувствовалось, пройдет еще совсем немного времени – и все тут покроется бурьяном и плющом, словно руины седой древности.
Как легко природа завладевает тем, что человек выпустил из рук, тихо, но неотвратимо старается вернуть все отнятое им в первоначальный вид. И как только человек уходит (неважно, куда), она это делает, причем с необычайной легкостью, мягкостью и быстротой.
А ведь сейчас всего январь, пусть и субтропический, а во что все окружающее превратится в июле?
Вадиму хотелось бы посмотреть на это здесь, но он догадывался, что и в Подмосковье тоже увидит неслабую картинку торжества растительного царства над животным.
Он встряхнул головой. Наваждение продолжается.
А единственный способ сохранить здравомыслие – не отвлекаться на мысли, инспирированные неизвестно где и кем.
Ладно, Львович вооружился. Тарханову и Ляхову пока хватало и прежнего оружия.
Автоматы казались достаточно удобными, чтобы носить их за спиной. Кроме того, обоим одновременно, не сговариваясь, захотелось доставить их домой. Как память о пережитом, как образец чужой технологии, в конце концов – как доказательство того, что нынешний день – не бред.
Розенцвейг вернулся, и тут же к нему обратилась все более входящая в роль главной здесь женщины, Майя.
– Чего ж вы не с нами решили остановиться? Места всем хватит. Посидим, пообедаем, за жизнь поболтаем.
– Нет, спасибо, – прижал он руку к сердцу. – Пообедаем, конечно, вместе и поужинаем, а отдыхать я буду в тишине, по-стариковски. Многовато для меня впечатлений…
– Придуряется наш Львович, – сказала Ляхову Майя, входя в облюбованную половину дома. В ней помещалась совершенно стандартная квартира для обер-офицера[36]. – Это ему-то впечатлений многовато? По-стариковски? Да на нем пушки из грязи таскать можно! Он вас обоих здоровее. А в кого сейчас играть собрался, я и не знаю. Вообще, как с тобой познакомилась, черт-те какая схема жизни происходит.
Майя, похоже, собралась сказать нечто или неприятное Вадиму, или даже для себя неожиданное, однако сдержалась.
– Ну, ты с Сергеем пойди посмотри, что там и как, а я себя немного в порядок приведу. Тут, я вижу, ванна есть… Третий день не мылась…
И тут же начала раздеваться, по обычной своей привычке разбрасывая пропыленную и пропотевшую одежду по всей комнате, пока Вадим включал газовую колонку и наполнял ей ванну.
В чужом шкафу она отыскала свежие простыни, наволочки, застелила широкую постель.
– Удивится, наверное, хозяйка, когда увидит, как я здесь покомандовала, – подошла к Ляхову, стала за спиной, прислонилась грудью к его спине. – А все равно хорошо. Мне с тобой везде хорошо, лучше даже, чем в Москве. Ты меня любишь? – и потерлась нежной гладкой щекой о его, обветренную и уже колючую.
– Куда ж деваться, – деликатно ушел он от прямого ответа. – Готово, погружайся.
Майя, изящно передернув бедрами, разоблачилась окончательно и опустилась в умеренно горячую, сдобренную ароматической солью воду.
– А я тебя просто так люблю и округлыми фразами не отделываюсь. Через полгода, если до дому доберемся, ты тоже как-то определишься, а не выйдет – тем более… Дай мне рюмочку коньяку или виски, я там в баре видела, и сигаретку. Расслабляться так расслабляться. Устала я зверски. Нет, после вчерашней прогулки уже отошла, еще и сегодня весь день могла бы по горам ходить. Вообще устала, за предыдущую жизнь. Так что это – прямо подарок судьбы…
Все равно она актерствовала, может быть, совсем чуть-чуть, но тем не менее.
Или иначе вообще не могла, или, в ее понимании, обстановка до сих пор не позволяла стать собой, и только собой.
Глазками поигрывала, плечиками подергивала, то одну, то другую грудь выставляя на обозрение из пышной пены. Хотя, казалось бы, что уж тут показывать, всё видели. Однако же – действовало, несмотря ни на что.
После третьего напоминания Майя согласилась вылезти из ванны, аки Афродита, и Вадим вытер ее обширным банным полотенцем.
