Фэй с опаской смотрела на мужа. Хорошо, что он здесь, хотя бы на одну ночь, все-таки поддержка в трудную минуту. Вард нахмурился, размышляя над предложением Лайонела.
– А что подумает Энн, узнав насчет этой парочки?
Такая мысль была ему противна, и Фэй усмехнулась.
– А ты представляешь себе, что она сама делала в этой отвратительной секте, Вард? Давай уж честно признаемся себе.
– Хорошо, хорошо, не будем об этом. – Ему не хотелось, чтобы дочь жила с Джоном и Лайонелом, в гнезде педерастов, но было ясно – она не собирается возвращаться домой, и, может, это отчасти снимет напряжение с него и Фэй. Дома останутся одни близнецы, но они всегда торчат у друзей, особенно Вэл.
Он посмотрел на Фэй.
– Дай мне подумать.
Вард не был уверен, хороша ли эта идея, но чем больше думал, тем больше она ему нравилась. И мальчики вздохнули с облегчением, когда Фэй сообщила о согласии отца. Они и сами поняли, что уже не могут жить с другими ребятами, и не хотели больше притворяться. В двадцать лет и Лайонел, и Джон готовы были признаться всему миру, что они голубые.
Фэй помогла им найти маленькую, уютную квартирку в Вествуде, недалеко от того места, где они жили раньше, и предложила помочь им устроиться. Но Джон оформил квартиру сам, использовав все, что попалось под руку. Фэй не могла поверить своим глазам: получилось превосходно. Он принес несколько ярдов бледно-серой фланели и розового шелка, и квартира неузнаваемо преобразилась; он украсил стены, перетянул диван, купленный на распродаже за полсотни долларов, нашел на задворках какие-то эстампы и оживил цветы, которые, казалось, безнадежно засохли. Создавалось впечатление, что квартирка оформлена профессиональным дизайнером, и Джон смутился от похвал. А его мать стала еще больше гордиться сыном; она подарила им красивое зеркало, и его повесили над камином. Мэри очень жалела бедняжку Энн и благодарила судьбу, что это не одна из ее дочерей.
Для Энн настали самые счастливые дни в ее жизни. Она содержала квартиру в чистоте и как-то призналась, что здесь гораздо лучше, чем в коммуне. Научилась у Джона жарить утку; парень оказался прекрасным кулинаром. Каждый вечер она готовила ужин на всех. Лайонел вернулся к учебе, хотел к летней сессии наверстать упущенное и был очень занят. Джон сделал серьезный шаг: понял, что не хочет больше учиться, и нашел работу у известного декоратора на Беверли Хиллз. Джон ему очень понравился, и он начал приставать к нему, но тот отклонял его притязания. Джон много трудился, не желал никаких поблажек и вечерами вдохновенно рассказывал о работе Лаю и Энн. Он начал работу в июле, а в конце августа поведал хозяину о Лайонеле и о том, насколько серьезны их отношения. Декоратор рассмеялся, понимая, что это дело времени, но оставил Джона в покое.
– Вы еще дети, – ухмылялся он, но был без ума от работы Джона.
Время от времени к ним заезжала Фэй. Вард переехал обратно домой, и они снова пытались склеить разбитые черепки семейной жизни. Она обо всем рассказывала Лайонелу и, оставшись с ним наедине, интересовалась, удалось ли получить хоть малейший намек на обещание Энн отдать ребенка. До родов оставалось меньше двух месяцев, и бедняжка казалась огромной. Она плохо переносила жару, а квартира без кондиционера; правда, Джон купил всем веера. Он настоял, что сам станет оплачивать половину стоимости квартиры – он ведь работал, а Лайонел учился. Фэй была тронута его заботой о ее детях. Как-то она с нежностью посмотрела на сына.
– Ты счастлив, Лай? – Она обожала сына. И ей был по душе Джон. Мальчик всегда ей нравился, а после того, как он помог найти Энн, еще больше.
– Да, мам, счастлив. – Лай вырос красивым молодым человеком, хотя и не стал таким, каким его хотели видеть родители. Но, может, это не имеет значения? Фэй много раз задавала себе такой вопрос, но однако обсуждать его с Бардом было невозможно.
– Я рада. Так что Энн? Отдаст ребенка? Одна знакомая пара доктора очень хотела его забрать. Жене тридцать шесть, мужу сорок два, и до сих пор они бездетны. В агентстве им говорили, что супруги слишком стары для усыновления. Она еврейка, он католик, и у них не оставалось никакой надежды, кроме единственного варианта, и они согласны пойти на риск – взять ребенка с отклонениями, рожденного от наркоманов. Супруги находились в таком отчаянии, что были готовы любить какого угодно малыша. В сентябре Фэй настояла, чтобы Энн встретилась с ними и дала хоть маленькую надежду.
Супруги клялись, что она сможет иногда приходить, хотя доктор и адвокат разубедили их: подобное уже приводило к инцидентам, когда ребенка выкрадывали после подписания всех бумаг; лучше решить этот вопрос раз и навсегда. Однако пара была готова на все. Женщина производила впечатление умной, красивой, деловой. Она адвокат из Нью-Йорка, а муж – офтальмолог и, кстати, лицом похож на Энн.
Фэй подумала, что если ребенок пошел в мать, а не во всю коммуну, то вполне может показаться им родным. Они понравились даже Энн, и ей стало жалко их.
– А почему у них нет детей? – спросила она, когда мать везла ее обратно к Лайонелу.
– Я не спрашивала, но знаю, что они не могут их иметь. – Фэй молила Бога, чтобы дочь оказалась разумной. Хорошо бы, Вард тоже поговорил с ней, но муж был в отъезде. Он упрашивал и Фэй поехать с ним, считая, что им необходим сейчас «медовый месяц», как он выразился, – ведь они снова вместе. Фэй была тронута, но не могла оставить Энн. Вдруг с ней что-то случится. Вдруг начнутся преждевременные роды, это, как сказал доктор, у подростков случается… Он предупредил к тому же, что девочки в возрасте Энн рожают тяжело, гораздо тяжелее, чем женщины в нынешнем возрасте Фэй. Она удивилась. Ей было сорок шесть, и у нее не возникало даже мысли ни о чем подобном. Она испугалась, что Энн ожидают тяжелые дни, и поэтому отказалась ехать с Бардом. Между фильмами выдался перерыв, и она старалась больше времени проводить с дочерью. Вместо нее в Европу поехал Грег.
До родов Энн так ни на что и не согласилась. Живот был таким огромным, что всем казалось, у нее двойня. Лайонел очень жалел сестру. Ее все время мучали боли, и он подозревал, что она ужасно боится. Он и сам дрожал от страха и надеялся оказаться дома, когда начнутся схватки. А если он будет на занятиях, Джон обещал взять такси и отвезти Энн в больницу. Его легче найти, чем Лайонела. У Энн возникла сумасшедшая идея рожать дома. Как в коммуне. Но ребята наотрез отказались. Фэй взяла с них клятву, что они сразу же позвонят ей, хотя Энн просила брата об обратном – не делать этого.
– Она украдет моего ребенка, Лай. – Большие голубые глаза смотрели умоляюще, и сердце Лая разрывалось от боли. Сестра все время боялась. Всего.
– Ничего она не сделает. Мама просто хочет быть с тобой. Никто не собирается его красть. Ты должна решать сама.
