— Если за эти фото ты не получишь «Пулитцера», — с ходу заявил он, — мне придется учредить для тебя собственную премию. Это не репортаж, а динамит! Молодчина, Глэдис! Мастерская работа.
— Спасибо, Рауль.
— А что сказал твой муж? — продолжал агент. — Понял он наконец, с кем имеет дело? Он уже сказал тебе, что берет все свои слова назад?
— Дуг ушел от меня.
Последовала долгая пауза, потом Рауль осторожно спросил:
— Ты ведь шутишь, правда?
— Увы, нет. Он ушел от меня после того, как увидел журнал с моим репортажем. Кажется, я тебе уже говорила, что Дуг слов на ветер не бросает. Так вот, вчера вечером он привел свою угрозу в исполнение.
— Вот сукин сын! — воскликнул Рауль. — Он должен тебя на руках носить, а не…
— Очевидно, он считает по-другому.
— Ну, прости, Глэд, я не знал, что так будет. — Рауль никогда не мог понять, почему Дуг столь враждебно относится к работе Глэдис. — Мне действительно очень жаль…
— Как ни странно, мне тоже, — печально ответила Глэдис.
— Может, он еще вернется… Немного остынет и вернется.
— Надеюсь, что так, — сказала Глэдис, хотя на самом деле она уже не знала, хочется ли ей этого. Допустим, Дуг вернется. Быть может, он даже попросит у нее прощения, но потом все начнется сначала. Кроме того, как же тогда Пол. Он не был ее любовником, но Дуг вряд ли способен был в это поверить. А отказываться от дружбы с Полом ради сомнительного удовольствия жить с мужем под одной крышей Глэдис не собиралась. Но сумеют ли они с Полом справиться со своими личными горестями, чтобы обрести друг друга? Право же, это похоже на пустые мечты. Он, во всяком случае, даже ни разу не намекнул, что допускает нечто подобное, хотя бы и в очень отдаленной перспективе. Изредка Глэдис позволяла себе пофантазировать на эту тему. Но она слишком реалистично смотрела на вещи, чтобы с легкостью обменять свой семнадцатилетний брак на мечту о мужчине, который, кажется, до конца жизни собирался прятаться от мира на своей дурацкой яхте. Глэдис очень дорожила разговорами с Полом, но это не мешало ей ясно понимать: подобные отношения можно назвать настоящей, полноценной дружбой лишь с очень большой натяжкой. О том, что Пол, возможно, увлечется ею, Глэдис даже не задумывалась. Она никогда не верила даже в секс по телефону; любовь же по телефону казалась ей верхом абсурда.
Разговор с Раулем чуть было снова не выбил Глэдис из колеи. Когда она вешала трубку, на ресницах ее дрожали слезы, но тут проснулись дети и, сбежав вниз, потребовали завтрак. Привычные заботы отвлекли Глэдис. Она без запинки солгала, что Дуг поехал в Нью-Йорк на срочную встречу с клиентами, и дети — в особенности Джессика — сделали вид, что поверили ей.
Выходные они кое-как прожили, хотя с каждым часом Глэдис все больше и больше волновалась. Дуг так и не позвонил, и в понедельник утром она не выдержала и сама набрала его рабочий номер.
— Как дела, Дуг? — спросила она, услышав в трубке его голос. Ну что ж, по крайней мере, он был жив и здоров и вышел на работу как обычно.
— Если ты хочешь узнать, не передумал ли я, то — нет, — ответил Дуг. Глэдис вздохнула.
— И как нам теперь быть?
— А я почем знаю? — без тени сочувствия отозвался он.
— Тебе не кажется, что ты поступил непорядочно по отношению к детям? Непорядочно и жестоко. Они так ждали этого Рождества… Может, мы все-таки могли бы на время забыть о нашем… о наших разногласиях и встретить праздники вместе? Наши дела — это наши дела, но дети не должны страдать.
— Хорошо, я подумаю, — проворчал Дуг. — А теперь извини — у меня дела.
Впрочем, перед тем как повесить трубку, Дуг сообщил Глэдис название гостиницы, в которой остановился. Гостиница была не из лучших — Дуг вполне мог позволить себе что-нибудь посолиднее, и Глэдис стало ясно, что он пытается заставить ее почувствовать себя виноватой. Это еще больше разозлило ее, и она не вспоминала о Дуге до среды, когда он позвонил и сказал, что на праздники вернется домой.
«Только на Рождество и только ради детей», — заявил Дуг, и Глэдис поняла, что возвращение блудного отца вряд ли будет мирным.
В последние оставшиеся до Рождества дни она разговаривала с Полом каждый день.
Чаще он звонил ей, но несколько раз, когда ей особенно нужна была моральная поддержка, Глэдис звонила ему сама. Но в пятницу вечером, ровно через неделю после своего ухода, вернулся «из командировки» Дуг, и это все усложнило. Пол больше не мог звонить Глэдис, и ей приходилось под разными предлогами выходить из дома и разыскивать платный таксофон, чтобы поговорить с ним хотя бы несколько минут.
В понедельник был канун Рождества, и Глэдис позвонила Полу из будки возле бакалейной лавки, куда она в срочном порядке отправилась за изюмом и кардамоном.
— Нам обоим нелегко, не так ли? — грустно сказал Пол, услышав в трубке ее голос. В последние дни на душе у него было невыносимо тяжело. Даже Венеция с ее каналами перестала его радовать. Целыми днями Пол сидел на палубе и перебирал в памяти дорогие его сердцу дни и часы, которые он провел с Сединой. — Я все никак не могу поверить, что ее нет, — добавил Пол. — Странно, правда?
— Странно, — эхом отозвалась Глэдис. Она никак не могла взять в толк, почему люди так часто поступают наперекор здравому смыслу, своими руками превращая собственную жизнь в кошмар. К Полу это не относилось — он был нисколько не виноват в том, что Седина погибла, но вот все ли она сама сделала, чтобы спасти семью?
— Какие у тебя планы на… выходные? — спросила она. Назвать предстоящую рождественскую неделю праздниками у нее просто не повернулся язык. Ей ужасно хотелось сделать что-нибудь для Пола. Накануне вечером Глэдис написала Полу небольшое веселое стихотворение. Утром она отправила его по факсу, и Пол сказал, что оно ему очень понравилось, но Глэдис понимала, что никакие стихи здесь не помогут.
— Ты не хочешь сходить в церковь? Венеция была для этого самым подходящим местом. Величавое убранство и тишина итальянских соборов должны были хоть немного успокоить его взвинченные нервы. Впрочем, Глэдис приходилось слышать и такое мнение, будто католические соборы подавляют человека, заставляя его чувствовать себя ничтожнейшей из земных тварей.
— Я бы сходил, но есть одна проблема… — невесело ответил Пол. — Я не верю в бога, а бог не верит в меня, так что обращаться к нему, наверное, нет никакого смысла.
— Я же не предлагаю тебе молиться, — возразила Глэдис. — Считай это… экскурсией, которая тебя развлечет.
— Скорее разозлит, — упорствовал Пол. Он явно считал, что, если бы бог существовал, он бы ни за что не допустил гибели Селины. Поняв это, Глэдис надолго замолчала. Она не знала, что еще сказать, а спорить с ним о религии ей не хотелось. К счастью, Пол первым нарушил молчание:
— А ты сама собираешься в церковь?
— Вообще-то да, — призналась Глэдис. — Мы давно обещали детям сводить их на вечернее богослужение, но Сэм был слишком мал.
Она надеялась, что упоминание о Сэме заставит Пола подумать о другом, но он, похоже, даже не услышал ее.
— Знаешь, — сказал Пол неожиданно, — мне ее очень не хватает. И я просто не в силах это выносить. Иногда мне хочется закричать. Или вырвать себе сердце, чтобы оно не болело так сильно.
— Если ты не можешь не вспоминать Селину, — сказала Глэдис, пуская в ход самое действенное свое оружие, — то подумай о том, что бы она сказала, если бы видела тебя сейчас! «Возьми себя в руки, Пол! Нельзя горевать вечно!» — вот что она сказала бы.
Седина так любила жизнь! И ты должен жить, Пол, жить ради ее памяти!
Рано или поздно Пол придет в себя — все-таки он был сильным человеком, — но сейчас ему было очень плохо, а она чувствовала себя совершенно беспомощной. Если бы он был рядом, она могла бы просто подойти к нему, положить руку на плечо или погладить по волосам, но Пол был в Венеции. С тем же успехом он мог находиться и на обратной стороне Луны.
— У Седины всегда было гораздо больше мужества, чем у меня, — сказал Пол.
