– Теперь я никогда не поеду домой… – Шок прошел, и она начала в полной мере понимать смысл письма. – Если уж она обвиняет меня, то и все остальные тоже будут так ко мне относиться. И моя мама…
– Быть может, и так, дорогая. – Джон нахмурился.
Она медленно поднялась и подошла к маленькому окну. Через тусклое стекло она могла наблюдать препирательство двух возчиков как раз по ту сторону ворот под башней. Колеса их повозок застряли в узком проходе улицы, волы, стараясь изо всех сил, тянули в противоположные стороны, но не могли высвободить их. Ссора завершилась, когда одно колесо отлетело и весь груз тяжелых мешков посыпался из повозки на грязную дорогу.
Посещение Лондона завершилось. Джон вновь повез Элейн в путешествие по поместьям Хантингтонов. Ее настроение немного улучшилось, когда они выехали за пределы города. Она была рада снова ехать верхом и, наперекор себе, все более интересовалось запутанными вопросами управления большим графством. Джон поощрял это, все больше доверяя ней; сказывалась его природная проницательность, а кроме того, его несколько странное чувство юмора. Еще ему нравилось говорить с ней о более серьезных вещах: он настойчиво просил ее рассказывать сказки о древних богах валлийских холмов, а в ответ беседовал с ней про милосердие Пресвятой Девы Марии. Часто он вместе с Элейн объезжал часовни и церкви их поместий, чтобы посетить мессу и подивиться великолепию зданий, богато украшенных золотом, серебром, алебастром и изящными витражами, и чтобы, преклонив колени, она успокоилась перед образом Богоматери. Элейн почти забыла Эиниона и наконец поняла, что может почти не думать о Ронвен. Ее няня в безопасности, и она вполне счастлива в Абере, а средоточием жизни самой Элейн отныне должен был стать ее муж. Она вскоре увидится с Ронвен – в этом она была уверена.
Она сознательно пыталась противостоять своим видениям, перестала смотреть в огонь, никогда не позволяла соскользнуть той завесе, что отделяла прошлое от настоящего и будущего, – со временем это становилось все легче. Временами она испытывала ощущения, которые беспокоили ее: чутье обострялось, образы становились ярче, странная темнота возвещала о близости того, другого мира. Когда такое происходило, Элейн отыскивала красивые резные четки с распятием, неизменно висевшие у нее на запястье, – их подарил ей Джон. И чем больше она думала о настоящем, тем больше ей нравился Джон. В свои двадцать восемь он был красивым мужчиной, серьезным, добросовестным, нежным по отношению к ней.
Он никогда не упоминал о том времени, когда им предстоит стать больше чем просто друзьями. Истечения начались у нее через восемнадцать месяцев после того, как Лунед уже прошла через это. Когда это случилось, Элейн затаилась, со страхом ожидая, что Джон узнает об этом и теперь будет настаивать, чтобы они вступили в интимную близость. Но он и вида не подавал, что знает о том, что ее худое, хрупкое тело уже стало телом женщины. Он относился к ней как обычно и никогда не позволял себе ничего, что бы напугало или обидело ее. Месяц за месяцем она все больше находила в нем опору и доверяла ему; муж и жена все больше нравились друг другу.
В марте 1232 года король Генрих посетил их в замке Фозерингей, и Элейн помогала руководить приготовлениями, распоряжаясь приемом королевской свиты. Впервые она почувствовала себя графиней и хозяйкой этого замка. Визит был необычайно успешным. Тем более удивительным было то, что, как только на равнины снова пришел летний зной, Элейн опять заболела. Когда Джона вызвали на прием к королю в Вестминстер, он ломал голову, как помочь жене. Он и не осмеливался предложить ей ехать с ними в дом на Стренде.
На помощь ему пришла Маргарет, сестра Элейн.
«Пришли ее ко мне, – написала она в письме. – Я уже говорила и прежде: свежий воздух Даунса вернет ей здоровье».
Джон показал Элейн письмо и улыбнулся, заметив внезапное оживление в ее глазах, когда она глянула на него.
– Мне можно принять приглашение?
– Конечно, можно. Проводи лето с сестрой, а потом осенью мы вернемся в Фозерингей вместе.
Он не высказал мысли, пришедшей ему в голову: «А потом, Элейн, ты станешь моей женой по- настоящему».
Когда Элейн проехала мосты, охранявшие замок Брамбер с холма, в лучах летнего солнца он показался Элейн очень большим и богатым; Брамбер высился на берегах одного из рукавов реки Адур. Расположенный в шестидесяти милях от Лондона, большой замок царил над этой областью Суссекса и смотрел на набережные, где кипела работа и швартовались несколько судов, пришедших сюда во время прилива. На расстоянии мягкие очертания холмов Даунса терялись в мареве солнечного света.
Элейн бросилась в объятия Маргарет, и после бурных приветствий та наконец высвободилась из объятий сестры. Высокая, рыжеволосая, как и Элейн, энергичная Маргарет заражала Элейн своим возбуждением.
– Идем, я познакомлю тебя с моим Джоном. – И она повела ее к крепостной башне.
Джон де Броуз, двадцатипятилетний мужчина, который был всего на год старше жены, ждал наверху лестницы.
– Леди Хантингтон, – промолвил он и, наклонившись, официально поцеловал ей руку, а затем выпрямился и дружелюбно улыбнулся ей.
Сердце Элейн почти остановилось: те же глаза, тот же поворот головы. Он так походил на своего покойного кузена Уильяма, что от неожиданности она едва не потеряла дар речи.
– Элейн? – Маргарет взяла ее за руку. – С тобой все в порядке? Иди сюда, я познакомлю тебя с мамой Джона, Матильда, леди де Броуз. – И она вложила руку Элейн в руку дамы, стоявшей позади Джона. – Мама, это моя знатная младшая сестра!
– Я рада, что ты навестила нас, моя дорогая. – Матильда де Броуз улыбнулась. Ее обрамленное белоснежным покрывалом лицо было еще не старым, а глаза – темными и живыми. Тепло обняв Элейн, она взяла ее под руку со словами: – Пойдем в дом и выпьем прохладительного, а потом можешь сплетничать с сестрой, сколько пожелаешь!
– А у тебя приятная свекровь, – скромно сказала Элейн, как только леди де Броуз оставила их наедине. – Я боялась, как бы она меня не возненавидела.
– Возненавидела тебя? – Маргарет удивленно воззрилась на нее.
– Кузина твоего мужа, Изабелла, винит меня в смерти сэра Уильяма. – Элейн, поникнув, стояла перед своей сестрой, сняв мягкие перчатки для верховой езды.
– Но почему? – Маргарет задумчиво посмотрела на нее.
Теперь была очередь Элейн удивляться.
– За то, что я застала их в постели. – Она с вызовом подняла голову. – Это ведь я сказала обо всем отцу.
– Понятно. – Маргарет задумчиво закусила губу. – Я так плакала, когда узнала, что папа посадил маму в тюрьму. Она была ему всегда так верна, так покорна. И в любви тоже. Было трудно поверить, чтобы она была способна на что-либо подобное. Конечно же, в этом виноват Уильям, должно быть, это он так очаровал ее.
Она слегка наклонилась и поймала руку Элейн.
– У Уильяма де Броуза было мало друзей в Брамбере, Элейн, так что тебе здесь нечего бояться. Его отец Реджинальд завладел наследством Джона, а Джон и его мать много лет боролись, чтобы вернуть его. После смерти дедушки и бабушки Джона, когда семья была восстановлена в правах, король вернул земли де Броуза дяде Джона, епископу Гилу, поскольку Джон был еще малолетним и находился под опекой отца Мэтти. Но после смерти епископа король их передал Реджинальду, а не законному наследнику Джону. Это было несправедливо. – Она состроила гримасу. – Но как бы то ни было, на сегодня довольно разговоров о семье. А теперь познакомься с моим сыном, Уиллом. – Она вновь обняла Элейн. – Подумать только, ему почти девять! Я чувствую себя такой старой оттого, что у меня такой взрослый сын и наконец выросла моя малышка сестра!
А выросла ли она? Тем вечером Элейн сидела в комнате, которую отвели ей и ее горничным в большой сторожевой надвратной башне крепости, и внимательно всматривалась в
