– Мне трудно ответить на твой вопрос. Я только знаю, что домохозяйкой больше быть не могу и что мое решение верно. Это все, что я знаю. Я хочу что-то собой представлять. Здесь же я только и делаю, что вожу детей в школу и дожидаюсь возвращения Сэма.
В первое мгновение Бен воспринял это так, словно ей опротивело быть их матерью.
– А ты не могла бы подождать? Так поступали другие матери.
– Нет, больше не могу. Я должна сделать это сейчас.
Сара высморкалась, слезы текли не переставая. Ужасно было причинять им боль, но они неосознанно причиняли боль ей. Причем на протяжении многих лет. В том числе и Олли.
Бенджамин кивнул, он стремился понять ее. Он любил мать и желал ей добра, но сам считал ее поступок страшным. Он не представлял себе, как можно бросить ребенка, и никогда не думал, что так может поступить его родная мать. Но это случилось, и все теперь менялось. Что осталось? Ничего. Трое детей. Отец, с утра до вечера занятый работой. И нанятая кухарка. Ждать до осени ему показалось невыносимо долго. Если бы мог, он бы уехал раньше. Больше у него не было семьи. Только лишь группа людей, с которыми он жил. Это было почти так, как если бы его мама умерла, даже хуже, потому что при желании сейчас она могла бы остаться. Сознание того, что именно этого она не хочет, больше всего удручало его. И еще вся эта болтовня про то, как она их любит. Если бы любила, то осталась бы, а она уезжает. Это говорит само за себя. Бен посмотрел себе под ноги, потом снова на мать, чувствуя стыд за свои мысли и желание как можно скорее вырваться из этого дома. Она всегда была для него авторитетом, больше, чем отец, и вдруг ей так на всех на них наплевать.
Именно так. На него, на Мел, на Сэма, даже на отца. Бену было жаль его, но он не мог ничего изменить.
– Извини, что я тебя сейчас об этом спрашиваю... я только думал... как по-твоему, папа не будет возражать, если я ненадолго возьму машину?
Сара покачала головой, пытаясь проникнуть в его мысли. Старший сын был самым близким ей человеком.
– Я уверена, что он не будет возражать.
Получалось, что она больше не авторитет. Сара отдала ему ключи. Во время приездов на уик-энды будет происходить то же самое. Они отвыкнут от матери и не будут воспринимать ее. Нелегко было это сознавать.
– Как твое самочувствие?
Она знала, что хотя Бен и отмалчивался, но наверняка сильно переживал. В конце концов, ему было всего семнадцать. Сара переживала за него и не хотела, чтобы он куда-то отправился, напился там и потом ехал пьяный домой или выкинул еще какой-нибудь фортель.
– Куда ты собрался в такое время?
Было уже начало одиннадцатого, и Сара была не в восторге от перспективы его ночной поездки.
– Просто к другу. Я скоро вернусь.
– О'кей, – кивнула Сара.
Бен встал и собирался уйти, но она поймала его за руку:
– Я люблю тебя. Пожалуйста, всегда помни об этом...
Она снова расплакалась. Бенджамин хотел ей что-нибудь сказать, но так и не сказал. Мать сильно ранила и его, ранила всех их. Он только кивнул и пошел к входной двери, взяв по пути с вешалки куртку. Сара вздрогнула, когда за Беном хлопнула дверь, затем поднялась и медленно пошла наверх, в спальню. Из комнаты Мел по-прежнему доносились всхлипывания. Сара попробовала к ней зайти, но дверь была заперта и Мел не отзывалась. У Сэма было тихо. Сара не решилась к нему заходить, чтобы не разбудить. Она зашла в спальню и села на кровать, чувствуя себя ужасно разбитой. Часом позже наконец пришел Оливер. Сара лежала и глядела в потолок, глаза ее все еще были полны слез.
– Как он?
Сара так и не зашла к Сэму. Теперь он принадлежал Оливеру, а не ей. Как и все они. Ее могло уже не быть. Она поняла, что следует уехать как можно скорее. Всем им от этого будет только легче.
– Спит.
Оливер с усталым вздохом повалился в кресло. День был долгим, вечер бесконечным, у него больше не было желания играть с ней в эти игры. Ради своих прихотей она губила их жизни. Права оказалась его мать. Но теперь уже было поздно. Водоворот затянул их по шею, и, чтобы спасти детей, ему надо было быстрее грести. С Сэмом он уже это прочувствовал, а ведь надо было еще позаботиться о Мел и Бенджамине. Оливер видел глаза старшего сына. Хоть ему было семнадцать, но и его потряс поступок Сары.
– Не знаю, придут ли они в себя после такого.
– Пожалуйста, не говори так. Я и без того чувствую себя ужасно.
– Не думаю. Если бы тебе было плохо, ты бы так не поступила. Они никому больше не будут верить, тем более мне. Если их собственная мать отказывается от них, что они могут ожидать от других? Как, по-твоему, это на них отразится? Они станут лучше? Ей-богу, нет. Дай Бог, чтобы они это пережили. Все мы.
– А если бы я умерла?
– Для них это было бы легче. Это не был бы твой выбор, дети не чувствовали бы себя сознательно отвергнутыми, что имеет место сейчас.
– Благодарю покорно. То есть ты утверждаешь, что я последняя дрянь, не так ли?
В Саре снова закипала злость. Олли взывал к ее чувству вины, а она и без того чувствовала себя достаточно виноватой.
– Возможно. Может, я это говорю. Может, ты сама. А может, ты просто дикая эгоистка и мы тебя ни
