— Это должно было поднять тебе настроение, — продолжила она.
Так оно и было. Тем более что с ним ездила Дафна. Но, к его удивлению, они продолжали держаться друг от друга в стороне даже в Гонконге. Это обоим давалось нелегко, но Сэм не желал обманывать Алекс, каким бы сильным ни было искушение. Но и спать с Алекс он не хотел и не мог. Он хотел только Дафну, но не позволял себе сблизиться с ней После этого разговора он вернулся в спальню и стал смотреть телевизор. Когда Алекс через полчаса тоже пришла туда, она обнаружила Сэма спящим, как и всегда, и только покачала головой. Он был безнадежен. Он так боялся с ней сближаться, что был готов на любые меры, только бы держаться подальше от собственной жены.
«Может быть, он нарколептик», — сказала она самой себе, возвращаясь со своим рабочим кейсом в студию. Он явно просто не мог справиться с тем, что на них навалилось, и Алекс решила потерпеть. Одна из женщин в группе поддержки прошла через нечто подобное и даже на год разошлась с мужем. Ее супруг не мог ей никак помочь и очень боялся, что она умрет, поэтому он перестал с ней общаться, и она ушла. Но теперь они снова были вместе. И уже шесть лет она больше не болела. Подобные истории обнадеживали Алекс.
Но от этого ей не становилось легче общаться с Сэмом. На следующий же день, после того как Аннабел легла спать, разразилась очередная буря.
Перед обедом Алекс объяснила Аннабел, что на следующий день она пойдет к врачу, который даст ей одно лекарство.
И она будет очень плохо себя чувствовать. Может быть, у нее даже выпадут волосы Конечно, все это не слишком приятно, но необходимо — как прививка, говорила Алекс. Она немножко поболеет, но потом опять станет сильной и не будет болеть страшными болезнями. Поэтому Аннабел нужно бережно обращаться с мамой, которая иногда будет чувствовать себя хорошо, иногда — не очень и будет часто уставать. Ничего более вразумительного Алекс сказать не могла, и Аннабел, выслушав все это, очень обеспокоилась:
— А мы будем ходить в балетный класс?
— Иногда. Если я смогу. Если я буду уставать, Тебя возьмет Кармен.
— Но я хочу, чтобы ты ходила со мной, — заныла Аннабел В большинстве случаев она спокойно относилась к маминым приступам усталости, но иногда ее это пугало.
— Я тоже очень хочу туда ходить, но мы посмотрим, как я буду себя чувствовать. Я еще не знаю.
— А если у тебя выпадут волосы, ты будешь носить парик? — заинтересовалась Аннабел, и Алекс улыбнулась:
— Может быть. Посмотрим.
— Это будет ужасно. А потом волосы вырастут?
— Да.
— Но они уже не будут такими длинными, правда?
— Угу. Они будут короткими, как у тебя. Все будут думать, что мы близнецы.
Аннабел посмотрела на нее с внезапным ужасом:
— А мои волосы тоже выпадут?
— Конечно, нет, — поспешила Алекс заверить свою дочь, обнимая ее.
Но после того как девочка легла спать, разъяренный Сэм высказал Алекс все, что думает о ее предупреждениях.
— Ничего более мерзкого я в жизни своей не слышал. Ты испугала ее до смерти.
Глаза Сэма сверкали от гнева, и Алекс в который раз была поражена полным отсутствием сочувствия к ней.
— Я ее не пугала. Она ложилась спать в отличном настроении. Я даже дала ей специальную книжку «Мама выздоравливает».
— Гадость какая. Ты видела ее лицо, когда говорила ей про волосы?
— Черт побери, ее же надо подготовить. Во время химиотерапии я не смогу с ней возиться, и она должна это знать.
— Почему ты не можешь страдать в тишине? Почему ты все время превращаешь свою болезнь в ее и мою проблему?
Господи, должна же ты иметь хоть немного достоинства!
— Ах ты сукин сын! — Алекс так сильно схватила его за рубашку, что та порвалась. Это удивило обоих. Она никогда ничего подобного не делала, но сейчас он довел ее. Алекс потеряла все: мужа, грудь, сексуальную жизнь, ощущение собственной женственности, благополучия и здоровья, способность иметь детей. В последние шесть недель она только и делала, что теряла самое ценное, что у нее было, одно за другим, а Сэм постоянно ругал ее за это. — Черт тебя возьми! Я всего лишь борюсь с тем, что со мной произошло, и пытаюсь справиться с этим, не усложняя твою жизнь, не причиняя боли моей дочери и не перегружая своих коллег. А ты только и делаешь, что добиваешь меня своей безжалостностью, и обращаешься со мной так, как будто я пария. Так что иди ты куда подальше, Сэм Паркер. Если ты не можешь этого выдержать, иди ко всем чертям!
Все то недовольство, которое скопилось в ее душе за последние шесть недель, выплеснулось из нее, как из вулкана.
Но Сэм относился ко всему этому так болезненно, что даже слушать ее не хотел.
— Прекрати хвалить себя за благородство и долготерпение. Ты только и делаешь, что ноешь о своей чертовой груди, что далеко не самое важное. Никто даже не заметил, что тебе ее отрезали. А ты озабочена только тем, чтобы «подготовить» нас к своей проклятой химиотерапии. Переживи это сама, пожалуйста, и не добивай нас своим тоскливым состоянием. Аннабел всего три с половиной года, почему она должна участвовать в этом вместе с тобой?
— Потому что я ее мать, она беспокоится обо мне и моя болезнь не может не отразиться на ее настроении.
— Меня уже тошнит от твоих рассуждений! Вот они-то и отражаются на моем настроении. Я не могу так жить, с твоими ежедневными онкологическими бюллетенями от Слоан-Кеттеринга. Почему бы тебе не завести для них специальную доску?
— Ах ты дрянь! Ты даже не удосужился посмотреть заключения патолога, когда я получила их на руки.
Это произошло в тот день, когда он впервые увидел рубец у нее на груди, и его ужас затмил его интерес.
— Какое это имеет значение? Ты все равно осталась без груди.
— Это имеет значение! Я могу выжить или умереть; если это для тебя по-прежнему важно. У меня такое впечатление, что ты считаешь это таким же пустяком, как удаление груди.
Может быть, если я исчезну, ты этого даже не заметишь. Я не понимаю, как ты можешь так себя вести. Ты даже не удосужился поговорить со мной, не говоря уже о том, чтобы ко мне прикоснуться.
— О чем с тобой говорить, Алекс? О химиотерапии? О лимфатических узлах? О патологических заключениях? Я больше не могу этого выдерживать.
— Может быть, ты вообще уйдешь и оставишь меня одну?
От тебя все равно никакого толку.
— Я не оставлю свою дочь. И никуда не уйду, — прорычал он и вопреки этому утверждению пулей вылетел из квартиры.
Оказавшись на улице, он едва справился с искушением поймать такси и доехать до 53-й улицы, где жила Дафна, но вместо этого он позвонил ей из автомата и разрыдался. Он сказал, что начинает ненавидеть свою жену и самого себя. На следующий день должен был начаться курс химиотерапии, и Сэм просто не мог этого вынести. Дафна отнеслась к этому очень сочувственно и спросила, не хочет ли он к ней Приехать, но Сэм ответил, что не должен этого делать.
Сэм сознавал, что в его нынешнем состоянии, когда его душа была подобна открытой ране, он нуждался именно в Дафне. Но он не считал себя вправе допустить, чтобы его семья развалилась именно из-за нее. Надо было подождать и все обдумать. Надо было что-то делать, только он не знал что. Не понимая почему, он действительно внезапно возненавидел Алекс. Бедная женщина была серьезно больна, а он отталкивал ее за то, что она сделала с его жизнью, внеся в нее элемент болезни и страха. Она собиралась отказаться от него, она разрушала все. Сама того не сознавая, Алекс мешала ему быть с Дафной.
