Женщина, затеявшая разговор, замолчала. Не время, да и не место заводить сейчас споры. Слышно, как вдали, на повороте, затормозила машина, должно быть, идет сюда. Оглядев собравшихся, Анри говорит:
— Нельзя же сложа руки стоять. Что мы будем делать, а?
Такая уж у Анри манера — обязательно спросить, что думают другие. Этому он научился в партии.
— На вокзале разве поискать?
— А укрепления забыли? Там ведь тоже можно спрятаться на ночь…
— Бедный мальчик, — вздыхает все та же женщина, — вот, поди, страху-то наберется!..
— Хоть бы мы знали, почему он ушел, нам легче было бы его найти, — добавляет какой-то мужчина.
— А ты-то знаешь, почему? — сердито спрашивает Гиттон.
— Вот тебе на! Я-то тут при чем? Ты, должно быть, его отчитал, а может, и нашлепал, так тоже бывает.
— Я? — кричит Гиттон, подскочив к говорящему. — Чтобы я детей бил, да никогда! В жизни я ребенка пальцем не тронул!
— И плохо делаешь, — бурчит невидимый во мраке собеседник.
Кто бы это мог быть? Анри подымает свой фонарик и направляет его в лицо спорщику. Оказывается, что это десятник Альфонс, человек неплохой, в партии состоит. Как странно, что Анри не узнал его голоса; хотя при таком ветре разве разберешь…
— А ты никогда не замечал, — жестко спрашивает Анри десятника, — как на тебя ребенок смотрит, когда ты ему сухую корку даешь, потому что больше нечего дать? Не замечал?
Альфонс молчит.
— Видать, он без работы не сидит, — вмешивается все та же женщина.
— Пошла, поехала, — кричит Альфонс. — Если я работаю, так для вашей же пользы. Не будь меня…
— Хватит! — прерывает его Анри. — Нашли время ссориться.
Впрочем, спор прервался сам собой. Из лачуги Бувара, казначея ячейки, из старой, когда-то кирпичной, а теперь наполовину дощатой лачуги, стоящей на краю поселка, у самого берега, с криком выскакивает девочка.
— Мама! Пожар!
— Боже мой, Жером! Там маленький! Лампу, должно быть, опрокинули.
Все бегут к домику Бувара, а впереди сам хозяин. Когда народ собрался у места происшествия, Бувар уже успел оттащить стол.
— Пустяки, — сказал он. — Нет худа без добра…
На земляном, плотно утрамбованном полу валялась опрокинутая лампа. Разлившийся керосин горел ровным пламенем.
— Нет, говорю, худа без добра, — повторяет Бувар. — Как видите, пола у нас не имеется, а это в таких случаях на пользу.
Мать бросилась к годовалому мальчугану, который, раскидав свои пеленки, спокойно сидел на складном креслице; в ручке он держал большую ложку и смотрел на огонь веселыми, блестящими глазенками.
— Шагу от них отойти нельзя… Хорошо еще, что мы недалеко находились.
— Пусть само потухнет. Ничего не станется. Опасности никакой нет.
Бувар схватил старшую девочку за руку.
— А ну, признавайся, как ты лампу перевернула. Ладно, что люди поблизости были. Эх, не мешало бы задать тебе хорошую трепку!
Но он тут же отпустил дочку. В дверях неподвижно стояли соседи, их лица были причудливо освещены снизу мертвенным светом горящего керосина.
— Тут пожар не страшен…
Бувар постучал ногой о сырую землю, которая заменяла им пол. Потом показал на почерневшие потолочные балки.
— Кругом насквозь промочило. Нечему и гореть. Так что мы ничем не рискуем.
— Разве электричества у тебя нет?
— Давно уж нет. Месяц, как перерезали провода, а то и больше. С керосиновой лампой дело ненадежное. А ну как детишки опрокинут ее на себя — горя не оберешься.
В эту минуту в конце улицы послышался шум машины, и толпа отхлынула от домика Бувара. Не часто в их местах появляется автомобиль, особенно в такой поздний час. Резкий свет фар осветил стоявшие в ряд бараки, выхватил из темноты косо падавшие на землю крупные капли, хотя никто не заметил, когда начался дождь.
Это приехал доктор Деган. С грохотом захлопнув дверцу машины, он спросил:
— Не вернулся еще? Не нашли?
— Не нашли, господин Деган, — ответил Гиттон.
— Жена и Пьеро страшно расстроены. Вот я и подумал, не могу ли я чем-нибудь помочь, надо же что-то предпринять.
— Возможно, его подобрали, — заявил Анри, — и он уже в участке. А полицейские, конечно, решили, что ради нас не стоит беспокоиться, от них всего можно ждать. Они только завтра сообщат в случае чего.
— Хотите, я объеду полицейские участки?
— Большое вам спасибо, — сказал Гиттон.
— Но мальчик, может быть, находится в другом кантоне. Если он пошел этой дорогой…
— Да, тогда вам придется порядочно поездить.
— Ничего, — сказал доктор. — Бензину у меня хватит.
— Если хотите, я могу поехать с вами, — предложил Анри.
— Пожалуйста.
Анри решил, что не вредно будет встряхнуть немного «моков»[5], а то они так никогда и не возьмутся за розыски. Разве доктор с ними справится? Куда ему! «Если вы намерены долго раскачиваться, поверьте моему слову, дело завтра же будет предано гласности!» — вот что им надо сказать.
— Я пойду на вокзал, — заметил кто-то.
— А мы с тобой, Дюпюи, обшарим казематы.
— Я на минуточку только зайду жену предупрежу. Я сейчас вернусь.
Анри побежал домой.
— Мальчика еще не нашли, я приду поздно, не беспокойся, Полетта.
— Я все равно собираюсь ложиться, — тихо ответила Полетта. — Если бы не дети, я тоже пошла бы с вами. Но Мари нынче оставила на меня своих ребятишек. Обязательно бы с вами пошла, только бы не оставаться ночью одной. Особенно с незапертой дверью. Ночью страшно.
Ох, сколько неприятностей причиняла им входная дверь! До того прогнила, что при всем желании нельзя было привинтить к ней ни крючка, ни задвижки. На ночь ее заставляли стулом — если кто-нибудь войдет, стул загрохочет.
А сегодня, когда пропал мальчик, ночь кажется особенно страшной. Да и только ли ночь?..
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Дюпюи клянется…
— Молодцы! Всех акробатов за пояс заткнули! Как они только ухитрились залезть на такую высоту?
