— Не кривляюсь и не играю больше. Я вам предлагал щебетать, вы не захотели. Но ведь вы вздумали приехать сюда. В поисках чего?
— Истины
— Ну что вы говорите, разве ее пристало отыскивать здесь
— Она мне нужна, я ее требую
— Но я же не дно, я высший свет
— Фанфаронство. Вы отлично можете сказать то, что я требую
— На началах взаимности.
— Вы с ума сошли. Взаимность?
— Конечно, умница
— Вы больны или пьяны, щеголь
— Нет, это вам кажется потому, что вы меня не поняли. Я говорил о взаимности в ответах. Я хочу, чтобы и вы мне указали правду.
Умница откидывается в кресло. Щеголь преобразился так скоро, что видимо опасность не велика. Но кто его знает, добрый он или злой. Теперь не попробует ли мстить в будущем. Сдавшись неожиданно оборачивается. Жалко щеголь, что вы слово взаимность взяли не с тем смыслом, каким я поняла. Возьмите мою руку, щеголь. И протянула ему руки вниз ладонями.
Движение настолько неожиданное, что пойманный щеголь затрепетал. Но опомнился и взял ее руки в свои. Вопросительно
— Заслужил ли я их, умница?
Положение было щекотливым и обоюдоострым с ее стороны — прием, чтобы развязать себе эти руки в отношениях с кожухом или еще с кем нибудь другим. И не хочет ли она, женщина, связать этим его.
— Недостоин их умница.
Щеголь посмотрел на нее неземными глазами. Эта Марфа хлопочущая, прозаическая, дерзновенной связи с кожухом, почему она, вслед за лицедеем точно сговорившись с мужем, гнала туман на их девственные высоты. Какие права у них запрещать нам, до нас, резвиться на лужайках небесных и реять. Но он не мог бороться, безрукий, но крылатый, освободиться, он мог просить.
Право, так лучше, я не думала что. Я думала... Молчит. Река за окошком больше нечем занимать ее внимание. Она в тупике, тупик есть тупик, из которого она не может выбраться, и найти из него выход оказывается невозможно. С каких пор жизнь такая сложная и трудная.
Вернуться? А дальше? Даже ближайшее неясно. Она не может отвоевать даже самого скромного места где бы уберечься на случай бури. Но надо же знать что таится за горизонтом, вырванным с трудом.
Щеголь нахохлился недовольный ни собой, ни быстрой утратой беззаботности, и вместо игры, что должен был отыгрываться. Так таки ничего он у нее не выведал. Думала ли она о кожухе и где корень их отношения. Имен нельзя было называть раз игра шла в фанты: “Что хотите то купите, черное, белое не называйте смеяться нельзя, плакать нельзя”.
А умнице именно хотелось плакать. Часы стучали, а их восковые фигуры продолжали выжидать, оставаясь одинаково беспокойными. Ее вопросы не попадали, как и вопросы щеголя, и потому молчали. Они были уверены, что молчание надо нарушить, но чем дальше в лес, тем менее знали к чему его нарушать. Как отомстить щеголю. Вот о чем думает умница. Ее взгляды стали загораться враждой и недоброжелательством. Щеголь ловит сей фосфорный взгляд, не понимает в чем дело, но ловит, дело принимает оборот, одним дурачеством не отыграешься, мол. Нужно успокаивать умницу а то....
Щеголь теперь и добродушен, смотрит ласково, подошел, тянется к ученой. Та не дается. Вы сердитая, но отчего, я решительно и не в состоянии определить. Считаете меня виновным в ряде прегрешений против вас. Но если я и грешен действительно, то не тем, в чем вы меня подозреваете и быть грешным не значит вашим врагом. Вы приехали сюда предупредить возможные разговоры и я также хотел бы их бежать, на чем мы с вами и согласились. Почему мы с Вами нам не соглашаться и в дальнейшем? Вы молчите умница. Ах, как нехорошо, что Вы отказались болтать со мной и щебетать. Серьезные разговоры, которые вы решили затеять, оказались несерьезными, так как нельзя считать серьезными разговоры ни к чему не приводящие, кроме разговоров, то есть обмена словами. Волей не волей, мы с вами болтали, щебетали, и если вы на это сердитесь, не хорошо, я бы на вашем не подчеркивал неудачи.
Щеголь вдохновился. Он прыгал по комнате и по мере чирикая казалось, что вот вот и наверняка распутает сеть.
— Умница, я не хотел ни вас обидеть, ни помучить, говоря, вас обожаю, никогда так не знал достаточно близко, не пытался я вторгнуться в Вашу жизнь во-первых из уничиженности, так как не был посвящен в ваш быт и его двигатели, ни в ваши личные дела. Думал о вас, но страшился пойти невпопад. Думал, этим согрешил; но я никогда не признавался, я чист (вы хотели знать), никому, никогда, никогда не рассказал бы и вам. Вы пришли, я запел полон мыслей неопределенных, но вот падают покровы, и говорю с Вами так, как я должен говорить я и говорил с Вами.
Щеголь поймал себя на искренности и подивился. Умница смотрит вопросительно. Но молодой человек жарил без остановки. Вы осматриваете вопросительно, убеждены, что я раздуваю. Я раздуваю в самом деле, но раздуваю не происшествие, а раздуваю чувства, меркнущие под влиянием обстоятельств и миллионным расстоянием. О звезды. Я хочу подвести самого себя, т. е. провести и еще подвести под нож, хотя я птица, а не скот — так я шутил.
Раскрываю скобки всех слов, чтобы не было ничего вам невыясненного, раскрываю все заговоры, потому что я не хочу, чтобы вы мне не доверяли, потому что хочу, чтобы вы мне верили и не сердились потому что это напрасно, так хочу чтобы между нами не было недоразумений, неясностей, невозможностей, несуразностей, немилостей, нежизненного, потому что я хочу, раскрываюсь и цвету.
На этой паузе умница обрывает щеголя. Хотите вы “хотите” или хотите “не хотите ли” но ни “хотите” ни “не хотите” я не скажу. Не хочу выслушивать все эти трели. Вы меня любите?
— Да
— Я нет
— Да, но с оговоркой
— С оговоркой?
— Да, но я люблю и того, кого любите вы.
Жену? О щеголь все знает, мелькнуло у умницы. Вот приехала она оказывается, что все известно, и ничего уже и незачем предотвращать. Что должно было случиться, то и случится, если не случится. Чему! Умница умирала.
Напротив щеголь сидел в том же кресле, что и раньше, злой и решительный, будто у кого либо из них было сил, чтобы причинить другому вред.
Умница хочет сознаться, но не может. Рассудок говорит, что это дозволительно, ради самосудов летворения, что это все равно ничего не изменит, а только облегчит нервы. Но нет сил даже на это. Рассеянно смотрит в окно и крыши домов, башню на другом берегу, на руки щеголя, лежащие на ручках кресла, на свою обувь, на него, на пол.
Щеголь следит за ней торжествующий и огорченный. Классная победа из древней истории над одноклассником. Теперь очевидно, что умница приехала оттуда, что они там, что она отнимает у него, что она и ее муж в заговоре, или никому что муж ее, несознавая, орудие в ее руках или наоборот, она — орудие в руках мужа, подославшего ее, чтобы заставить щеголя отказаться уступить. Но он не откажется, не уступит, ни в коем случае.
— Да, но я люблю того же, кого и вы?
Купчиха ждет умницу в лесу и остальные вероятно там. А она сохнет тут, пришедшая сюда, чтобы расцвесть. И вспоминает умница, как только что она мучилась у купчихи чуя вот последняя той ласка, в последний раз купчиха мила с ней. А сии уверения, которым она тогда же не поверила. Зачем она примчалась сюда, чтобы дать над собой посмеяться, чтобы быть наказанной еще пуще, быть разбитой вдребезги.
Умница призадумалась. Вяло говорит она щеголю. Позвоните, чтобы мне подали машину. Все равно какую, но не мою, нет, попавшийся рыдван с улицы. Поеду домой у меня голова болит. Сообщите в лес, что я не буду за завтраком.
