Этна смотрит на меня как-то странно.
— А если бы он не был пасынком Джеймса Ноубла?
Уже открываю рот, чтобы возразить, и понимаю: Этна права. Из меня никудышная лгунья. С самого первого момента нашей встречи в картинной галерее меня тянуло к Дэну. Просто я отказывалась это принять.
Я не собираюсь рушить семью ради мимолетной интрижки с молодым человеком, который вскорости переживет свое увлечение и пойдет дальше. Не такая я дура. Однако внимание Дэна оказалось для меня важнее, чем мне самой хотелось бы признать. Он помог мне поверить в себя, пусть даже на миг. И больно осознавать, что это была лишь очередная ложь.
Пожимаю плечами; в глазах сверкают слезы.
— Дэн на самом деле тебя любит, — без обиняков заявляет Этна.
— Нет. Довольно уже с меня…
— Не Дэн шпионил для Джеймса Ноубла, — признается она. — Шпионила я.
— Я всегда говорила тебе, что девочка трудная, — отрезает Клара. — Всякие татуировки и пирсинг!
— Мама, у нее нет татуировок. И вообще-то ты никогда не говорила…
— Мне вовсе не отрадно осознавать свою правоту в данном случае, Бэт. Ты меня знаешь. Живи и давай жить другим — вот мой девиз.
Выдергиваю из клумбы сорняк с большей силой, чем требовалось.
— Неудивительно, что Уильям с тобой почти не общается, — это не сорняк, дорогая, если ты будешь продолжать в том же духе, цветов не останется вовсе, — бедолага работает каждый божий день наизнос, а все это время ты подтачивала его фирму, пригрев на груди змею.
Разве не я только что… мрачно размышляю я, бросая на нее свирепый взгляд. Потом считаю до десяти.
— Ты не должна винить его за дурное настроение. Это лишь свидетельствует о твоем неблагоразумии, Бэт. Разумеется, ты вся в отца — он тоже совершенно не умел разбираться в людях…
Разгибаюсь, сидя на корточках, и смахиваю со лба грязь чистой стороной ладони в перчатке.
— Разве не хороши в этом году розы, мама? Ведь папа посылал тебе букет роз каждую неделю, когда вы встречались? Он был совершенно без ума от тебя. Просто не в себе, — намеренно добавляю я.
Вид у моей матушки такой, словно она только что съела лимон. Один — ноль в мою пользу.
— Жаль, что ты обрезала волосы, — раздраженно говорит она. — Я никогда к этому не привыкну.
— Я как раз подумывала, не сделать ли мне еще и татуировку. Пожалуй, дельфина на правом плече…
— Бэт, в самом деле! Меня удивляет твое шутливое настроение. — Она аккуратно заправляет выбившийся усик клематиса под кухонный подоконник. Я тут же высвобождаю его снова. — Полагаю, девушке заплатили. Я имею в виду Этну. Тридцать сребреников — или сколько нынче стоит предательство друга?
— Вообще-то мне кажется, она лишь пыталась по-своему мне помочь, — вздыхаю я.
— Не понимаю, как ты вообще можешь ее защищать, — категорично заявляет Клара. — Она едва не вышвырнула тебя на улицу.
— Тут все сложно. Слушай, мам, у меня действительно полно дел…
— Во всяком случае, ты откажешься от этого глупого плана с Италией, — фыркает Клара, — теперь, когда эта женщина явила свою истинную суть. Во-первых, сама идея абсурдна. В твоем возрасте вдруг подорваться и отправиться на континент «открывать искусство»! Одному Богу известно, что случится с твоей семьей, пока ты колесишь по Европе.
С трудом сдерживаю вскипающую ярость.
— Ничего с ними не случится. Кейт вполне способна…
— «Вполне способна»! Да она же малолетняя нарушительница! Нужно было быть с ней построже в детстве. Извини, что приходится повторять: я же говорила, но…
Подбираю цветочную корзинку и встаю.
— Кейт никакая не нарушительница. Она красивая, веселая, умная. Меня просто распирает от гордости за свою дочь! — Вдруг я понимаю, что больше не в силах сдерживать гнев. — У моей дочери есть решимость, талант и целеустремленность, и она уже вдвое превзошла и тебя, и меня, и даже наши самые смелые мечты! И я не потерплю, чтобы ты являлась в мой дом и брызгала ядом на мою семью! Ты превратила мою жизнь в ад с момента моего рождения. Я не дам тебе отравить жизнь моей дочери!
Я дрожу всем телом. В жизни не разговаривала с собственной матерью подобным тоном. Она вот-вот поставит меня в угол или вымоет мне рот с мылом.
— Вот как! Неудивительно, что у Кейт тормоза отказали, если у нее перед глазами подобный пример! — Клара запахивает полы клетчатой куртки. — Я не позволю, чтобы моя собственная плоть и кровь разговаривала со мной подобным образом! Когда созреешь попросить прощения, ты знаешь, где меня искать!
Обессиленно опускаюсь на каменные ступеньки возле розария и смотрю, как Клара гневно идет прочь. В горле застыл ком — то ли смеха, то ли рыданий. Мне потребовался сорок один год, чтобы набраться мужества дать ей отпор, и я осознаю, что уже выдохлась. Теперь придется перед ней извиняться, и она заставит меня ползать на коленях по раскаленным камням, прежде чем простить.
Ах, Этна! Что такое в тебя вселилось?
Знаю, она никогда не питала теплых чувств к Уильяму, но мне даже в голову не приходило, что она зайдет так далеко, пытаясь нам навредить. Неужто она впрямь верила, что, если его компания разорится, я сама встану на ноги? «Если бы не он с его вечной поддержкой, ты могла бы достичь столь многого, стать другим человеком, Бэт! Ты должна мне поверить — я никогда не причинила бы тебе зла — лишь хотела помочь!» Или то была простая месть?
Страшная ирония в том, что Этна отчасти права. По мере того как Уильям выбивался из сил, стараясь поддерживать фирму на плаву, его самоуверенность убывала. Впервые за долгие годы я не чувствую себя задавленной им.
На звук шагов поднимаю голову.
— Мам? Ты в порядке?
Отвечаю дочери кособокой улыбкой.
— Не уверена.
Кейт шлепается на ступеньку рядом со мной. У нее бледноватый вид — наверное, поздно легла спать, когда гостила у Клем.
— Это правда, — спрашивает она, — что Этна — шпионка?
Я киваю.
— Но зачем? Я думала, она твоя подруга.
— Она так и не смогла простить мне замужества, — со вздохом объясняю я. — Она считает, это папа виноват в том, что я забросила живопись.
— Ну, отчасти она права, — отвечает Кейт. Я потрясенно смотрю на нее.
— Ну же, мам. Ты должна признать: папа чересчур склонен к контролю. А ты всегда позволяешь ему настоять на своем, как и бабушке Кларе.
— Папа всегда поддерживал во мне стремление рисовать…
— Да, в качестве хобби. Представляешь, что он сказал бы, реши ты, типа, делать на этом карьеру? Да он бы взбесился! — Кейт срывает хрупкую белую степную розу и вдыхает аромат. — Потрясно. Розы в этом году просто чудесные…
— Кейт, твой отец тут ни при чем, — перебиваю я. Вдруг мне становится очень важно, чтобы она поняла. — Я позволила ему управлять собой. Я винила себя, винила болезнь, а правда в том, что я бросила живопись лишь по собственной вине.
Впервые я нашла силы признаться хотя бы самой себе.
— Я боялась провала, — говорю я. — Проще было вовсе не пытаться.
Кейт берет секатор, срезает с дюжину белых цветков и укладывает их в корзинку. Аромат, нежный и сильный, доносится до меня.
