Рассказ был написан в Петербурге в марте 1880 года. Судя по черновому автографу, первоначальное заглавие рассказа было 'Мужичок Сигней'. Начало первого варианта рассказа Эртель потом перенес в 'Степную сторону'.
VI. Визгуновская экономия
Место написания очерка — хутор на Грязнуше. Закончен он был в июле 1880 года. 'Визгуновская экономия' напечатана в журнале с посвящением Глебу Ивановичу Успенскому, в отдельном издании это посвящение снято. Судя по рукописи, первоначальное название было 'Приказчиков сын'. {576}
В списке 'Предполагаемых очерков из 'Записок Степняка', сохранившемся в памятной книжке Эртеля, он намечал план и фабулу очерка: 'Любовь его к крестьянской девушке. Затем женитьба на глупой мещанке', отметил необходимость дать 'картины природы: глубокая осень, около реки…' В этом наброске намечавшегося тогда произведения Эртель между прочим записал: 'Можно списать с Ив. Всеволодова'. Очевидно, он имел в виду конкретный прототип героя — сына приказчика Пармена.
Посылая М. М. Стасюлевичу 'Визгуновскую экономию' для сентябрьской книжки 'Вестника Европы', Эртель писал: 'Сам я и доволен им и нет. То волком, то лисою смотрит на меня этот очерк…' (ЦГАЛИ, ф. 1167, ед. хр. 75, опись 1, № 4316). Эртель подходил к своим произведениям с большой требовательностью, был, как он сам говорил, беспощаден по отношению к самому себе. Он считал необходимым для писателя равняться на больших мастеров — Льва Толстого, Тургенева, Гоголя, Салтыкова-Щедрина.
VII. Барин Листарка
Место и дата написания — Усмань, 1880 год, 14 сентября. Относительно этого очерка Эртель пометил в своей записной книжке: 'При истолковании характера барина Листарки не забыть того влияния на этот характер, который причинили послереформенные трудные отношения'. Автограф не сохранился.
VIII. Мои домочадцы
Эртель указывает дату написания этого очерка — 24 сентября 1880 года в Усмани.
В архиве Эртеля сохранились только небольшие наброски 'Моих домочадцев'.
IX. Серафим Ежиков
Рассказ был написан в Усмани 13 декабря 1880 года. В рукописном отделе ИРЛИ Академии наук СССР хранится беловой автограф рассказа, в основном соответствующий прижизненным изданиям. Все исправления в печатном тексте сделаны {577} согласно данной рукописи (ИРЛИ, Рукоп. отдел, ф. 250, ед. хр. 594).
Эртель колебался в выборе фамилии главного героя и названия рассказа. В плане 'Предполагаемые очерки из 'Записок Степняка' Эртель сначала назвал задуманный им рассказ — «Чудак», потом 'Серафим Чудаков', пока, наконец, не остановился на имени героя — Серафим Ежиков, которое и стало названием рассказа. По-видимому, Эртель придавал этому рассказу большое значение. Вот что писал он 5 ноября 1880 года М. М. Стасюлевичу: 'У меня сейчас вполовину готов очерк из Записок Степняка. Очерк зовется 'Серафим Ежиков' и имеет предметом народного учителя, принужденного бросить то дело, которое по важности считает выше всего в мире, и уйти из деревни. Оторвать растение от почвы — значит погубить его, — гибнет и Серафим Ежиков. Вырвали же его из почвы — деревни потому, что он несколько широко понимал призвание народного учителя: он не отказывался написать просьбу крестьянам против кулака, не отказывался растолковать им ту или другую противозаконность писаря, старшины, попа и проч. Несмотря на то, что деятельность его была в самом строгом значении этого слова — легальна, его, как неблагонамеренного, выперли. Кончает он печально и действительно уж в качестве неблагонамеренного. Так как последнее будет обозначено у меня только одной фразой в конце рассказа и в остальном я стараюсь быть очень осторожным, то надеюсь, что Сциллы и Харибды избегу. Кончить очерк я думаю в 20-х числах этого месяца…' (ЦГАЛИ, ф. 1167, ед. хр. 75, опись 1, л. 8).
Очень интересно это указание Эртеля на завершение деятельности Ежикова на путях «неблагонамеренности» и на необходимость ввиду цензурных препятствий — 'Сциллы и Харибды' — обозначить эту тему лишь одной фразой. Но и этой одной фразы не осталось в рассказе. Мы узнаем о дальнейшей судьбе Ежикова из «Идиллии» и «Addio».
Отвечая Эртелю по поводу присланного им для напечатания в 'Вестнике Европы' 'Серафима Ежикова', А. Н. Пыпин положительно отозвался о рассказе, отметил значение типа Серафима Ежикова, сказав, что он 'очень характеристичен и нов'. Кроме того, Пыпин заметил, что 'очень хороши и очень нужны' те 'несколько более широких замечаний' о современной русской действительности, к которым рассказ дает повод (ф. 349, папка XVII, № 8, письмо от 6 января 1881 г.). {578}
Действительно, повествование Эртеля о трагической судьбе народного учителя, чья благородная деятельность была уже заранее обречена на неудачу, давало повод для глубоких и печальных суждений о бесправии русских интеллигентов, подобных Ежикову, которых царское правительство считало возможным преследовать уже хотя бы за одно то, что они читают Милля!
Показав всю ограниченность народнических иллюзий Серафима Ежикова, Эртель вместе с тем нарисовал с глубокой симпатией образ этого предельно честного человека, самоотверженно преданного интересам народа.
X. Земец
Точной даты написания «Земца» мы в письмах и записных книжках Эртеля не находим, но задуман он был еще, очевидно, в 1878 году, потому что в 'Памятной книжке' Эртеля за 1878 год в списке 'Предполагаемые очерки из 'Записок Степняка' мы находим под XXII номером «Земца» с указанием на прототип его героя — 'Демшинский Александр Иванов' (ф. 349, № 2).
В письме к отцу от 5 ноября 1881 года Эртель спрашивает: 'Как вам понравился мой «Земец»… В нем я взял некоторые черты у Демшинского гласного Александра Иваныча' (ф. 349, папка X, ед. хр. 24).
В этом рассказе Эртелю удалось показать реакционный характер института земских гласных в дореволюционной России, который определялся составом гласных. Трудящееся население устранялось от выборов — гласные избирались землевладельцами, лицами, имевшими недвижимость.
Современники оценили не только типичность образа гласного Онисима, созданного Эртелем, но и другие достоинства рассказа «Земец», в частности поэтическое изображение русской природы. Мастерство Эртеля как пейзажиста отмечали все, кто писал о нем, говорили об этом Чехов и Короленко. Восторженную оценку умения Эртеля увидеть и передать 'живую природу' мы находим в отзыве редактора журнала 'Русское богатство' Н. Ф. Бажина, в его письме, в котором он благодарит Эртеля за присылку в журнал рассказа «Земец»: 'Земец' — хорошенькая вещица. Я так мало люблю описания природы, что обыкновенно пропускаю их везде, где бы они мне ни попались, но у вас в «Земце» они совсем другая статья: они до такой степени превос-{579}ходны, что даже мало походят на описание… Кажется, что как будто бы сам
