Л. Троцкий, получив записку В. Зофа, в тот же день выразил свое отношение к происходящему в заявлении на имя И. Сталина и требовал ознакомить с ним всех членов Политбюро и Ф. Дзержинского. Суть заявления сводилась к тому, что чекисты не уведомляют руководство Морского ведомства о ведении разработок по комсоставу и даже о намеченных операциях, связанных с арестами. Все это он оценил как «полную ненормальность и неправильность работы органов ГПУ»[893] .
Отсутствуя в Москве в период работы комиссии В. Антонова-Овсеенко, Л. Троцкий не знал, что оперативные действия чекистов были согласованы с Генеральным секретарем ЦК РКП(б) И. Сталиным. Поэтому Ф. Дзержинский ответил лично наркому по военным и морским делам и указал на целесообразность узнать у генсека о причинах, побудивших дать то, а не иное направление делу о моряках. Возмутившись позицией Ф. Дзержинского, Л. Троцкий потребовал от Секретариата ЦК РКП(б) поставить вопрос о работе ГПУ на ближайшем заседании Политбюро. В свою очередь председатель ГПУ проинформировал партийное руководство, что, согласно ранее принятому решению, сам он уезжает в отпуск и забирает с собой начальника Особого отдела Г. Ягоду. Он рекомендовал пригласить на заседание своего заместителя И. Уншлихта, полностью посвященного в проблему с моряками.
С учетом изложенного, Политбюро постановило отложить заседание, а на следующее кроме И. Уншлихта вызвать также полномочного представителя ГПУ в Петрограде С. Мессинга и члена Реввоенсовета Балтфлота В. Наумова[894].
Л. Троцкий, в итоге, добился того, что Политбюро на заседании от 26 октября 1922 г. признало ошибкой ГПУ неосведомление политического руководителя БФ В. Наумова о получении новых сведений, касающихся настроений матросов и комсостава флота. И. Уншлихту было предложено представить членам Политбюро справку о причинах ареста морских офицеров. Кроме того, ГПУ было рекомендовано вместе с соответствующими органами военного и военно-морского ведомств разработать в недельный срок конкретные формы взаимной информации и совместной работы[895] .
Чекисты пошли навстречу военным и даже согласились с тем, что проекты необходимых документов разработают последние. Флотские комиссары уложиться в недельный срок не успели, но 4 ноября 1922 г. направили свои предложения членам РВСР. Поручалось, в частности, пересмотреть ранее существовавшие документы о контактах политработников с особыми отделами, поскольку в них предлагалось всем военным органам оказывать содействие чекистам, но не были прописаны права комиссаров, политуправлений и отделов. В. Антонов-Овсеенко даже подготовил проект совместного приказа РВСР и ГПУ. В нем читаем следующее: «1. Обязать начальников особых отделов периодически делать личный информационный доклад по политической линии члену Реввоенсовета; 2. Для выяснения состояния войск и разработки соответствующих вопросов членам РВС по политической линии созывать периодические совещания с начальниками политотделов и особых отделов; 3. В случае необходимости произвести аресты среди комсостава или политсостава, начальник особотдела обязан предварительно ставить об этом в известность вышестоящего комиссара»[896].
Л. Троцкого такой документ устроил, и уже через несколько дней заместители председателя РВСР (Э. Склянский) и ГПУ (И. Уншлихт) подписали совместный приказ № 2521/471 [897].
К массовым арестам бывших морских офицеров ГПУ — ОГПУ больше не прибегало почти пять лет. Однако это не означало, что чекисты ослабили агентурно-оперативную работу в их среде. Был заведен ряд персональных разработок, которые, по мере складывания группировок моряков, объединились. К примеру, в начале 1924 г. комиссар дивизиона тральщиков БФ сообщил особистам о подозрительном поведении бывших офицеров во главе с командиром одного из кораблей Гулькевичем, и Особый отдел отреагировал заведением уголовного дела.[898]
В апреле, с согласия Реввоенсовета ЛВО, чекисты арестовали 14 человек из вышеуказанной группировки. Полномочный представитель ОГПУ в ЛВО С. Мессинг сообщил в КРО и ОО ОГПУ, что «все… арестованные — бывшие кадровые офицеры, дворяне, характеристики политические даны отрицательные»[899].
Чекисты подробно фиксировали реакцию бывших офицеров флота на важные политические события и на этой основе брали в изучение отдельных прошедших по сводкам лиц. Так, в докладе Особого отдела ОГПУ «О состоянии Военно-морского флота», датированном 1 марта 1924 г., отмечалось: «Смерть т. Ленина на весь личный состав флота произвела удручающее впечатление. Военно-морская масса, несмотря на злорадство некоторого неблагонадежного элемента по поводу смерти т. Ленина, ответила тесной сплоченностью вокруг коммунистической партии… К наиболее неблагонадежному элементу, который проявил себя во время траурной демонстрации, относятся следующие лица: ком. нач. академии Винтер и преподаватели академии Гончаров, Петров, Клодо, Удимов и Винблат, которые открыто радовались смерти т. Ленина, сочиняли всевозможные анекдоты, а также говорили: „Теперь посмотрим, чья возьмет, так как власть исключительно держалась на т. Ленине, а теперь, раз его не стало, остальные разбегутся, как бараны“»[900].
Еще год Особый отдел ОГПУ обобщал всю проделанную работу по комсоставу флота и дал оценку сложившейся ситуации. «По имеющимся у нас сведениям, — отмечалось в документе, — подтвержденным рядом агентурных разработок, бывшие морские офицеры, как находящиеся сейчас на службе в Красном флоте, так и вне его, являются наиболее сознательным и активным контрреволюционным элементом, имеют широкие связи как с заграничными белоэмигрантскими центрами, так и со штабами и разведками иностранных государств…»[901]
Далее указывалось на внешнюю лояльность бывших офицеров Советской власти, но одновременно подчеркивалась тенденция их к группированию, внедрению морских традиций и ритуалов царского флота, а также настраивание личного состава против политработников. Констатировалась хорошая осведомленность английской и финской разведок о советском военно-морском флоте, в связи с чем на отдельных морских офицеров падало подозрение.
Исходя из результатов анализа, ОГПУ (в лице помощника начальника Контрразведывательного и Особого отделов Р. Пиляра) дало распоряжение активизировать агентурную работу среди «бывших», выделить и вновь внимательно изучить материалы всех ранее проведенных по ним дел (оперативных и следственных), не допускать подозрительных лиц в заграничные плавания и командировки, плотнее увязать разработки эмигрантских морских центров по линии Иностранного отдела с мероприятиями внутри страны.
К почтотелеграмме Р. Пиляра прилагалась справка «О заграничных белоэмигрантских морских центрах», составленная на основе сообщений агентуры ИНО ОГПУ[902] .
Реакция на телеграмму последовала незамедлительно. Уже в январе 1925 г. пятое отделение КРО ПП ОГПУ в ЛВО в контакте с особистами Балтфлота завело агентурное дело «Моряки». Его основой послужили материалы Иностранного отдела о наличии устойчивых связей членов Парижского «Морского союза» с бывшими сослуживцами в Ленинграде и Кронштадте. Чекисты установили фамилии двух курьеров, однако задержать их не смогли. Кроме того, арестованный монархист, бывший полковник В. Архипов на следствии показал о наличии подпольной организации среди командиров флота, существующей с 1918 года, и о навербованных тогда английским военно-морским атташе Ф. Кроми офицерах.
Чекисты начали поиск с изучения 350 дел Центральной фильтрационной комиссии, работавшей в 1921–1922 гг., и отобрали из них материалы почти на 30 человек для дальнейшей проработки.
Возможность выйти на организацию появилась в ходе операции по выводу в СССР Морозова — финского шпиона, бывшего комиссара Чудской флотилии, уведшего ее к белым в 1919 г. Однако при аресте в марте 1925 г. он скончался от сердечного приступа. Единственное, что выяснили оперработники, — это то, что Морозов ранее несколько раз бывал на советской территории и в Ленинграде встречался с командиром учебного судна «Трефалев» — бывшим офицером П. Постельниковым[903] .
Для его разработки и дальнейшего выхода на организацию сотрудники ОГПУ завербовали двух бывших офицеров.
К удивлению чекистов, оба командира рассказали об участии в 1918 г. в некой морской подпольной
