– Внимание, помогите, – сказала она. Уже становилось трудно дышать.
– Роббинс. – Это был голос Редера.
– Сэр, я заперта в «спиде» Фридриха. Воздух откачивается, а трап не открывается.
– Уже иду, – откликнулся Редер и ткнул кнопку интеркома. – Весь персонал на полетной палубе, кто ближе к «спиду» Фридриха, ситуация аварийная. Опустите его трап. – Затем он рванулся к двери.
Синтия ухватила пилота за подмышки и поволокла его к трапу. Хорошо, конечно, что коммандер уже на подходе, но и самой себе помочь тоже не помешает. Роббинс была девушка тренированная, но тащить тяжесть Фридриха оказалось труднее, чем она ожидала. Она стиснула зубы и поволокла, упираясь пятками во всевозможное оборудование. Кровь забарабанила у нее в ушах, и она почти сразу же стала задыхаться. Не одолев и полдороги, Синтия рухнула на колени, жадно хватая скудный воздух и чувствуя себя будто в дурном сне, когда со всех ног куда-то бежишь, но так никуда и не добираешься. Легкие работали вовсю, но воздуха почти не находили. «Так не пойдет», – подумала она. Грудь ее все сильнее ныла, а перед глазами поплыли белые круги.
И тут Синтия кое-что придумала. Мера была довольно опасная, но могла сработать. Бездействие же равнялось смерти.
У нижнего края дверцы трапа имелся выключатель; дотянуться до него было очень тяжело, если только полностью обшивку не отодрать, но ее миниатюрная ладонь вполне могла протиснуться туда и нажать… Синтия змеей корчилась на полу, пока не смогла привести руку в нужное положение. Это было страшно неудобно. Затем она надавила на небольшой затвор, и трап стал опускаться. Роббинс опускалась вместе с ним, стараясь не отпускать руку.
«Лучше всего скатиться с трапа, – подумала она. – Так я у спасателей Фридриха на дороге не окажусь, да и держать затвор будет удобней».
Люди протопали мимо нее и подняли пилота, а затем быстро вынесли его по трапу и положили на палубу.
– Дайте кислород! – крикнул Редер. – С вами все хорошо, лейтенант?
– Так точно, сэр, полный порядок.
– Отличная работа, Роббинс, – похвалил он. – Листер, давайте сюда носилки.
Синтия отпустила затвор, и трап резко пошел вверх. Она попыталась выдернуть руку, но не успела, и кисть застряла. Девушка выругалась и попыталась протолкнуть руку обратно к затвору. Найти его уже не удалось. Трап сомкнулся на ее запястье. Дальше все казалось уже совершившимся, словно в воспоминании; она наблюдала за происходящим, не веря своим глазам и в то же время четко понимая, что это абсолютно неизбежно.
– Нет! – воскликнула Синтия еще раньше, чем почувствовала боль. С жуткой неотвратимостью трап сломал мелкие кости ее запястья, и она закричала от шока, падая на колени. Самым худшим во всем этом показалось ей то, что больно не было – по крайней мере, в начале. Она почувствовала, как ломается кость, даже это услышала, ощутила, как натягиваются и рвутся мышцы и сухожилия. Трап наглухо захлопнулся, обрезая остатки плоти, которые держали ее в вертикальном положении, и Синтия без чувств распростерлась на палубе. Кровь била из обрубка ее запястья как из перебитого гидравлического шланга.
Все произошло так стремительно, что никто даже толком понять ничего не успел. Вообще-то трапы так быстро не поднимались.
Редер метнулся к ней, и один взгляд на кровь, струящуюся по борту «спида», все ему рассказал. Прямо на бегу он выхватил свой ремень. Затем он затянул его у нее на руке, используя как жгут.
– Голдберга сюда! – заорал он. – Живо!
Синтия очнулась в темноте, тишине и медицинском запахе лазарета. Она подняла веки, которые почему-то показались ей очень тяжелыми, и вздохнула.
– Вот вы и проснулись, – сказал низкий голос возле нее. Роббинс удивленно вздрогнула и повернула голову. Ей улыбался Падди Кейси. – Как вы, милая?
– Мм, – произнесла она, затем облизнула губы и попыталась снова. – Вы должны звать меня лейтенант, – велела ему Роббинс стараясь выглядеть холодно и неприступно.
– Как вы, милый лейтенант? – повиновался Падди.
Как Синтия ни пыталась, улыбки она сдержать не смогла. А затем она кое-что вспомнила. Рука казалась слишком тяжела на подъем. Тогда она повернула голову и посмотрела. Культя была в повязке, но она различала контуры дооперационного блока нервной регенерации. Этот блок должен был заботиться о том, чтобы нервы ее запястья оставались функциональными и восприимчивыми, а также блокировать болевые импульсы. Без него такая синтетическая рука, как у коммандера Редера, была бы невозможна.
Глаза ее наполнились слезами. Тогда Синтия их закрыла, силясь взять себя в руки, но рыдания все-таки поднялись из ее груди и вырвались наружу. Падди мигом присел к ней на койку. Огромными лапищами он взял ее за плечи, а потом нежно погладил по волосам.
– Как славно поплакать, – сказал новоирландец. – Сейчас для вас самое то. Поплачьте, милая. – Он уронил поцелуй на ее макушку. – Вот и хорошо.
Синтия так удивилась, что даже перестала рыдать и вместо этого заикала. Затем она шмыгнула носом и жалобно произнесла:
– Вы не должны…
– Милый лейтенант, – тут же исправился Падди. Ослабив хватку, он широко ей улыбнулся. – Буря была, но недолгая, – добавил он.
Синтия сперва растерялась, затем взяла себя в руки.
– Не последняя, надо думать, – сказала она, отстраняясь. Тогда Падди встал с койки и сел рядом на стул. – Что вы здесь делаете, старшина?
– Падди, – поправил он.
